Силою жизни нерушимой

Неминущий Г.В.

 

Закончились рождественские святки в сиянии мысленной Звезды; отзвучали, в радуге серебристых брызг водосвятия, паримьи и тропари Просвещения. Скоро Великий пост, и начало его ознаменуется молитвенным воспоминанием изгнания прародителей из Рая, для того чтобы помнили мы, что Отечество наше – не на земле; и для того чтобы мы возжелали его, и чтобы подвиглись через многотрудное постное странствие к обретению утерянного Небесного Отечества – к светлой Пасхе Христовой. Но пока - мы еще «в духе и силе Рождества», в радости встречи с явившимся Солнцем правды, а значит – мы также в радости обретения Небесного Отечества. Еще в памяти – и даже на слуху – слова рождественской радости: «Средостение градежа разрушися и пламенное оружие плещи дает, и херувим отступает от древа жизни, и аз Райския пищи причащаюся, от него же произгнан бых преслушания ради»¹. В это интересное время, время обретенной радости и, вместе с тем, время приготовления к посту, наступает праздник Сретения Господня, праздник, завершающий рождественский богослужебный цикл и знаменующий собою полноту богословия, открываемого в этом цикле. Конечно, не может быть и речи о том, чтобы пытаться – не только в малой статье, подобной данной, но и вообще умом и языком человеческим – изложить и выразить всю эту полноту: она неисчерпаема и бесконечна. Мы лишь попытаемся высказать то, что нам открылось, то, о чем умолчать не можем.

Младенца Исуса ждал весь мир, ждала вся тварь. И вот, в лучах явления Ожидаемого и Вожделенного открываются извечные тайны бытия, человека, истории. Оказывается, всё посвящено Христу, всё имеет смысл только в Нем. И есть некий знак этой все-посвященности Христу: таинственная фигура благословляющего Мелхиседека, в чтении Апостола на литургии Сретения. Раскрытием богословского смысла этой фигуры мы и займемся.

* * *

Обозначая тему нашего исследования, упомянем, для начала, из чего развился ныне существующий рождественский богослужебный цикл: созерцание истоков современного вида богослужения поспособствует нам более ясно увидеть богословский смысл фигуры Мелхиседека.

“Какова бы ни была «преистория» этого цикла, несомненно то, что из некоего «синтетического» праздника Богоявления вырастает постепенно цикл исторического воспоминания: Рождество, Крещение, Сретение на Востоке, а на Западе – поклонение волхвов; мы видим тут настойчивую тенденцию к «детализации»” [16.108], и эта тенденция тесно связана с преобразованиями в литургической жизни, происходившими в никейскую и постконстантиновскую эпохи. Первоначальный же «синтетический праздник» Эпифании (или Теофании, Богоявления) был «вратами» Пасхи; он входил в неразрывное единство образа вечного «Дня Господня», образа, который выявлялся из всего «литургического целого», каким был пасхальный цикл. Это «литургическое целое» включало в себя - и объединяло в себе - всё, как бы принесенное в вечном благодарении к подножию Креста и к отваленному камню пустого Гроба, - всё, принесенное в Духе и Силе, явленных «в последний и великий день» (Ин.7,37 – слова из евангельского отрывка, читаемого на литургии в Неделю Пятьдесятную). Об изначальном пасхально-богоявленско-рождественском единстве христианского богослужения свидетельствует многое. Вот лишь некоторые примеры. Прежде всего, пасхальный оттенок имеет и тропарь Сретения Господня: «Радуися, обрадованная Богородице Дево, ис Тебе бо восия Солнце праведное Христос Бог наш, просвещая темныя. Веселися и ты, старче праведныи, приемыи на руку Свободителя душам нашим, Дарующаго нам воскресение». Проповеди свт. Григория Богослова, составляющие единый рождественский круг, были такого содержания, что стало возможно озаглавить их: «На Богоявление, или Рождество Спасителя», «На святые светы явлений Господних», «На святое Крещение». А вот другой пример. Ирмос пятой песни канона шестого гласа на павечернице рождественского сочельника содержит такие слова: «Богоявления Твоего, Христе, к нам милостивно бывшаго Исаия видя свет невечернии…». Эти слова оказываются полной аналогией слов ирмоса так же пятой песни канона шестого, опять-таки, гласа – теперь уже Великой Субботы, «сочельника» Пасхи. Еще пример. На службе девятого часа рождественского сочельника (т.е. на «царских часах») стихера «Днесь раждается…», завершающаяся словами: «Покланяемся Рожеству Твоему, Христе. Покажи нам и Божественная Твоя Богоявления», по своему «поклонному» смыслу аналогична «Надгробной» стихере службы Боготелесного погребения, завершающейся словами: «Покланяемся Страстем Твоим, Христе, и святому Воскресению». Наконец, можно вспомнить и легко заметную аналогию между стихерами “на «Хвалите»”, соответственно, утрени Рождества и утрени Просвещения, имеющими один и тот же глас, начинающимися одними и теми же словами: «Днесь Христос…», и одинаковыми словами заканчивающимися: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!». Всё это свидетельствует о параллелизме рождественской, крещенской и пасхальной тем в литургическом богословии древней Церкви, а через параллелизм – о единстве этих тем. Наконец, это свидетельствует о едином источнике литургии и богословия Церкви – Славе Божией, открывшейся во Христе Исусе.

«Рассредоточению» же и «детализации» первоначального синтетического единства есть много причин, которых мы не будем касаться подробно. Скажем только самое главное, процитировав слова известного богослова-литургиста: по самому своему назначению Церковь “должна была сначала явить себя как единое, видимое собрание мессианской общины, собранной вокруг Двенадцати в Святом городе, чтобы свидетельствовать” о Царстве Божием. “То была ничем еще не омраченная радость новой жизни, начавшейся в изобилии даров, в любви (…), в торжестве победы. Но это только начало, эта первая глава не могла не окончиться. Церкви надлежало принять весь зной, всю пыль своего длинного, земного, человеческого пути” [20.29]. Но если справедливо только что сказанное, - а оно справедливо только при одном условии: что длинный, пыльный и знойный, земной человеческий путь Церкви дан ей Небесным Промыслом, и что за этим зноем и этой пылью сокрыта Благость и Премудрость Смотрения Божия о спасении человека, - то вот что, как мне кажется, должно из сказанного следовать: в каждом из «детально» развернутых «исторических воспоминаний» должно проявляться изначальное, цельное пасхальное единство «всепраздника» Эпифании (или эпифаническое единство «всепраздника» Пасхи), лучами своими всё просвещающее, или, что тό же, - каждый позднейший «праздник» должен быть образом единого первообраза – «Праздника праздников». Иными словами, в «части целого» должно проявляться всё «целое». Образ Мелхиседека, явленный апостольским чтением службы Сретения, и весь литургический контекст этой службы, по моему убеждению, есть верный знак проявления этого «целого».

Итак, праздник Сретения Господня завершает рождественский богослужебный цикл, который, в свою очередь, является в богословском смысле частью большего, пасхального цикла. Именно в завершенности и полноте рождественского («малого») цикла, в котором отражает себя цикл пасхальный («большой», или основной), - как в рождественском «явлении» пасхальной «сущности», - должен был появиться образ царя-священника Мелхиседека.

* * *

Этот образ функционирует в литургическом контексте, или литургической теме – Благословения, Освящения и Жертвы, которая, с другой стороны, оказывается темой истины о человеке и мире, или истины о том, что человек сотворен Богом, и что он по своей Богосотворенной природе есть царь и священник. Эта тема присутствует в каждом литургическом чтении праздника, ветхозаветном или новозаветном, но ярче всего она видна в чтениях Апостола и Евангелия на литургии, главных богослужебных чтениях, непосредственно предваряющих Евхаристию и как бы вводящих в нее тех, кто остался на литургии верных. Христос – Вечный Первосвященник, «Посредник Завета Нового» (Евр.12,24). В Нем мы обрели Отеческое Благословение, а это значит, что вне Его нет и доступа к Отцу, несмотря на то, что за всю историю человечества до Христа выросло огромное число «институтов посредничества» между человеком и Небом.

Мы должны раскрыть эту тему, для чего рассмотрим все богослужебные чтения Сретения, т.е. «лекционарий» службы, или чтение Писания. Тогда мы поймем, для чего в службе Сретения фигурирует Мелхиседек. Мы начнем наше исследование с новозаветных текстов (Апостол и Евангелие), затем перейдем к текстам ветхозаветным (паримьи) и, наконец, замыкая круг, вновь обратимся к Апостолу и Евангелию.

Апостольское чтение литургии Сретения представляет собою 316-е зачало книги Апостол, что соответствует Евр.7,7-17. Это место Послания к Евреям входит в пространное богословское рассуждение его автора о Вечном Первосвященнике - Христе.

Приведу отрывок из Послания к Евреям², в котором содержится текст, читаемый на литургии.

“Дабы мы, прибегшие, имели крепкое утешение – ухватиться за предлежащее упование, которое имеем якорем душ наших, неколебимым и прочным, укорененным внутри (святого святых), за завесой, куда предтечей за нас вошел Исус, быв вечным Первосвященником «по чину Мелхиседека». Ибо этот «Мелхиседек, царь Салима», «священник Бога Вышнего», встретивший Авраама, возвращающегося от сечи царей, и благословивший его, тот, которому Авраам и десятину «от всего» уделил; во-первых толкуемый как «царь правды», а затем и «царь Салима», то есть «царь мира»; без отца, без матери, без родословия; не имея ни начала дням, ни конца жизни, уподобившийся сыну Бога, - пребывает священником всегда.

Созерцайте же, сколь велик тот, которому и десятину патриарх Авраам дал из лучшей добычи. И те, кто из сынов Левия священство получают, заповедь имеют требовать десятину с народа по закону, – то есть с братьев своих, хотя бы и вышедших из чресл Авраама, – а этот, не происходящий из них, получил десятину от (самого) Авраама, имеющего обетования, и благословил (его).

(Здесь начинается отрывок, читаемый на литургии Сретения).

- (И) без всякого противоречия! – (ибо) меньшее бόльшим благословляется: здесь-то получают десятины человеки умирающие, там же – (тот, о котором) свидетельствуется, что он живет. И, так сказать, через Авраама и Левий – десятины получающий – дал десятину: еще ведь в чреслах отца он был, когда встретил его Мелхиседек.

Итак, если совершенство через левитское священство было бы, - народ ведь при нем законоустроен, – какая еще нужда иному – «по чину Мелхиседека» - восставать священнику, и не «по чину Аарона» называемому? Ибо с преложением священства необходимо быть преложению и закона. Тот, о Ком это говорится, - Часть иного колена, из которого никто не был при жертвеннике. Уже известно, что из колена Иуды «воссиял» Господь наш, из племени, по которому ничего о священниках Моисей не сказал. И еще больше того, совершенно ясно есть, что по подобию Мелхиседека встает Священник иной, Который стал таким не по закону заповеди плотской, но по силе жизни нерушимой. Ибо свидетельствуется, что: «Ты – священник вовек по чину Мелхиседека»” (Евр.6,18 - 7,17).

Итак, «законное» священство, по словам Послания, есть лишь «тень» Священства истинного и подлинного, ибо установлено «по закону заповеди плотской», или, иными словами, по некоему «договору», всё значение которого, - причем, значение, неведомое для одной из «сторон», участвующих в заключении «договора», - в том, чтобы только указывать на истинное Таинство Жертвы, приношение которой могло осуществиться не какими-либо «установлениями», а самим фактом силы и мощи источной неисчерпаемой Жизни.

Православная литургия представляет собою единое смысловое целое, связанный воедино символический комплекс, являющий единую Истину и приобщающий ей. Литургические тексты вплетены в ткань священнодействия. Чтение Апостола предшествует Евангелию - чтению, венчающему собою “таинство Слова, которое свое исполнение и завершение найдет в приношении, освящении и раздаянии верным евхаристических даров” [19.259]. Мы выясним интересующий нас смысл апостольского чтения из «литургического целого», чем, в данном случае, полезно представить богослужение Сретения. Апостольское чтение есть часть этого целого.

Сретенская литургия содержит евангельское чтение Лк.2,22-40:

“(И) когда исполнились дни очищения их по закону Моисея, они возвели Его в Иеросалим поставить перед Господом, как написано в законе Господнем: «Всяк первенец мужского пола свято Господу наречется», - и дать жертву, по сказанному в законе Господнем, «чету горлиц или двух птенцов голубей».

И, как совершили они всё, что (положено) по закону Господню, возвратились в Галилею, в город свой Назарет. Младенец же рос и укреплялся, исполняясь мудрости, и Благодать Божия была на Нем” (Лк.2,22-40).

Древнегреческий оригинал Лк. и славянский его перевод позволяют увидеть некоторые интересные моменты в тексте, которые мне показались неслучайными. О принесении Младенца Исуса в храм говорится, что Он был возведен Материею Своею и мнимым отцом Иосифом в Иерусалим. Написано (ст.22): «они возвели…»³ (’ανήγαγον). Славянский перевод, как правило, стремящийся почти до буквальности следовать древнегреческому тексту, в данном месте не так точен, и передает: вознесоста (т.е. вознесли). Это, конечно, и понятно, - ведь Младенцу всего только сорок дней от роду, и ни ходить, ни стоять на ножках Он пока еще не может. А вот про предписанные в законе жертвы, приносимые родителями нового члена народа Израиль по окончании дней их «очищения», сказано (ст.24), что Иосиф и Мария дали жертву. Дословно с греческого: του δουναι θυσίαν. Лучше всего это место передает славянский текст: «еже дати жертву» ⁴. Итак, в отношении Младенца Евангелие говорит – «возведение», или «вознесение», а в отношении причитающейся по этому поводу жертвы – лишь «дань», или, иными словами, «приданое». Затем, несколько далее (ст.27) говорится о старце Симеоне, - что, когда Мария и Иосиф ввели Дитя во святилище, тот принял Младенца на руки. Славянский перевод: въведоста. Таким образом, в отношении Младенца Исуса Евангелие содержит слова: введение, возведение, вознесение (заметим, что об этом интереснейшем факте невозможно узнать из известных переводов на современный русский язык) ⁵. Особенно, конечно, яркой и даже поразительной выглядит славянская интерпретация: вознесение. Мы не можем пройти мимо этой интерпретации, пускай даже она не буквально повторяет подлинник; итак, многое говорит за то, что славянским переводом в синтезе с греческим оригиналом нам дано увидеть силу этих евангельских слов: быть «возведенной» или «вознесенной» может только жертва на жертвенник. Сам Господь через Евангелие по Иоанну говорит: «Когда вознесете (’υψόω) Сына Человеческого, тогда познаете, что Аз Есмь» (’εγώ είμι) (Ин.8,28), и говорит это о Голгофе как об истинном, духовном откровении Имени Всевышнего, того Имени, которое «буквой» записано по-еврейски в виде «тетраграммы» ⁶. Или, в другом месте: «Когда вознесен (ύψόω) буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин.12,32), - а здесь Благовестие призывает нас к целостному вѝдению пасхального Таинства, исполняющегося во «взятии» Исуса на небо и проявлении Святого Духа, причем тут же говорится о спасении всех. Последний момент – спасение всех – очень важен для нашего исследования, ибо мы увидим, что служба Сретению, как и весь рождественско-богоявленский цикл, наследующий изначально-цельное апостольское, пасхальное видение спасения, идею универсальности и полноты спасения имеет в себе в качестве своей внутренней закономерности. Итак, - вернемся к проступившему перед нами в евангельском тексте образу жертвенника и жертвы, - что же мы видим? Исконно жертвоприношение у всех народов составляло важнейшую часть культа. Древнейший и универсальный образ ритуала: приношение возносится на жертвенник, и дым благоухания – «кадило» - восходит к небу, а участники ритуала становятся причастниками жертвы и, вместе с тем – даров неба; в этом символе, как в каком-то намеке, «прообразовательно» явлена таинственная связь человека со «сверхчеловеческим», с абсолютным Первоначалом [5.364-365,429,],[6.196]. Тайна этой связи, сама Связь, и Само Первоначало – Христос. Поэтому мы, имея в виду отмеченные в Лк.2 слова, вправе истолковать их как указание самого евангелиста на то, что Чадо Марии – а не, в данном случае, горлицы или птенцы голубей - и есть истинная Жертва.

Евреям могло казаться, что Исус из Назарета в данный момент посвящается Богу точно так же, как и любой первенец мужского пола – израильтянин. Но рассказ Луки, описывающий это посвящение, никогда бы не появился, если бы не было справедливым следующее: каждый посвященный, или освященный Богу в Израиле, и сам «институт» освящения в Израиле, и вся многовековая практика этого освящения были возможны только в провиденциальном контексте чего-то абсолютно целого, частью которого было освящение Израиля; Целого, объемлющего прошлое и будущее. Этим Целым является превечное Домостроительство универсальной Жертвы – Сына Марии. Словами о принадлежности нового члена народа Израиль Богу символически преподается истина о такой принадлежности Богу, которая является самой сутью мироздания, но которая «исторически», «до Христа», была неведома миру (забыта миром) и во Христе открыта миру – как Жертва, ставшая для мира Пасхальным Таинством вечной радости и вечной жизни. Эту Пасху, - утверждает Евангелие устами Симеона, - не ведая о Ней, ждало всё человечество:

Эти слова сретенского евангелия соотносятся со словами о Христе как о «Чаянии народов», звучавшими на службе Рождества Христова⁷.

“Чтό на свете радостнее встречи, «сретенья» с тем, кого любишь? Действительно, жизнь есть ожидание. Но тогда не символ ли это высокого и прекрасного ожидания, не символ ли это длинной человеческой жизни, - этот старец, всю жизнь ожидавший такого света, который озарил бы всё, такой радости, которая всё наполнила бы собою?” [21.140]. Этот старец есть символ не только одной человеческой жизни – он символ всей «длинной» мировой истории, которая есть ожидание явления Смысла и Предназначения мира, - Того, для Кого и в Ком мир создан. И если «нет ничего радостнее встречи с тем, кого любишь», то, - максимально расширяя эту мысль, - для всего мира, для всей твари нет большей радости и большего счастья, чем встреча с от века Любимым, с Тем, Кого, не зная, чтили все народы (ср. Деян.17,23), с Самой Любовью Божией – Христом. В сретенском Евангелии на литургии поистине явлено, каким чтением должна предваряться Евхаристия.

Христос есть Свет и Откровение народам. Если сказано о народах, то подразумеваются все народы, вся совокупность их, малых и великих, обитающих на планете Земля. Ничто не мешает нам расширить, или раскрыть, библейское понятие народов, чтобы оно обнимало не только «народы-этносы» по генетическому или расовому признаку, но и цивилизации и культуры, - всё человечество во всем его генетическом, культурном, духовном многобразии. И, помня о том, что евангельское видение полноты человечества неотделимо от видения тех, из кого состоит человечество, т.е. видеть отдельных, уникальных человеков, каждый из которых уникальная, единственная и неповторимая личность, - мы яснее увидим универсальный и всеобъемлющий смысл евангельских слов, выраженных в данном случае Симеоном. Евангелие говорит об освящении Богу во Христе всего человечества и каждого человека.

Но Христос для всего мира явился не просто спасением. Он – «соблазн» и «безумие» для всего падшего мира. Голгофа – Откровение Имени Всевышнего, но она и «последнее слово» падшего мира в адрес Бога, и это «слово» - проклятие, которое от лица всего мира произнес Израиль. Симеон прозревает падение Израиля и конец мира в факте явления Сына Марии, Который окажется для Израиля – и, соответственно, мира - подобен некоему страшному символу, по поводу которого настанут между людьми вражда и разделение. «Лежит» в храме Младенец на руках Иосифа, Марии, Симеона. Лежит «на Сионе» Камень, положенный Самим YHWH, лежит в самом основании (см. Ис. 28,16), как непоколебимая сверхтвердая скала и Центр мира. Он же – и «глава угла», или «замок свода», «замковый камень», венчающий весь дом. И, если учесть, что истина выражается через «обратную перспективу», то станет понятным и следующее: «замковый камень», будучи вершиной свода, вершиной купола и «полюсом» дома, есть не только «цель», но и «причина» дома, его истинный источник и основание. И этот Камень «отвергли строители» (см. Пс.117,22), ибо он был для них «камнем претыкания», причиной падения и крушения (см. Ис.8, 14-15). «Строители» - это первосвященники иудеев, народа, который, по ветхозаветному Писанию и в согласии с самосознанием самого «богоизбранного народа», призван вести за собою мир, «строить» его к познанию Бога (познанию, конечно, в их, иудеев, понимании). Полагая, что ведет мир к познанию Бога, Израиль не может принять Саму Истину Бога. Спасение мира открывается парадоксом падения «вождя мира». Мы оказываемся перед непостижимой Тайной Промысла Божия.

* * *

Теперь приступим к рассмотрению ветхозаветных чтений Сретения, которые можно назвать «сателлитами» новозаветных текстов праздника. Конкретнее, нас интересуют три паримьи сретенской вечерни. И сразу надо заметить: они тоже – пророческими словами – свидетельствуют об освящении-посвящении во Христе всего человечества Богу, о Христе как Благословении Отца.

Первая паримья представляет собой собрание воедино нескольких отрывков из ветхозаветных книг, - соответственно, Исх.12,51; 13,1-3,10-12,14-16; Лев.12,1-4,6,8; Числ.8,15-17:

Собранные воедино из разных мест, даже разных книг «Пятикнижия Моисеева», эти отрывки практически представляют собою одну «прямую речь», как если бы сам Моисей произнес ее. Лучшим объяснением этой интересной особенности паримьи будут, несомненно, слова Господа, о которых свидетельствует св. апостол Иоанн Богослов: «Если бы вы верили Моисею, вы верили бы Мне, ибо обо Мне тот написал» (Ин.5,46). «Написавший» о Христе Моисей, согласно паримье, собирает народ и взывает к нему, чтобы помнили день Исхода,… тот день. Сказал Господь Моисею: «Освяти Мне первенцев». Начало освящению – Исход и открывающаяся за ним духовная перспектива.

Здесь не лишним будет напомнить, что иудейская традиция, - с которой вполне справедливо, с научной точки зрения, соглашаются современные переводчики, - утверждает, что главной темой Пятикнижия, если говорить о его структуре и месте в контексте древних культур Ближнего Востока, является «договор» ⁹ между Богом и сынами Израиля, по подобию политического соглашения паритетных и внешних друг другу сторон, - а не Исход народа Божия из Египта [4]. Причем, часто утверждается, что христиане сместили акцент в сторону Исхода. Не отрицая ценности замечания со стороны ученых-библеистов, специалистов по «букве» Писания, заметим: не сместила Церковь дисгармонично акцент в сторону одного из двух «моментов» Писания, рядоположенных друг другу, а напротив, - увидела в Писании то, на что сверх текста, со всей его структурой и местом в контексте ближневосточнеых культур, указывает Дух Святой через «Моисея и пророков»: открытость и непрестанное обновление веры, - чего всегдашним сопутствием является Исход с его чудесами, - открытость веры к безначальности и бесконечности Царства Божия, к тому, в чем «договор» («книга распустная») упразднен, а торжествует – сыновство, свобода славы чад Божиих. И Синай, с каменными скрижалями закона, в согласии с церковным взглядом, понимается не как паритетный или квазипаритетный «договор», а как начало каких-то особо глубоких отношений Бога и человека, - мы их называем Заветом, - когда человек входит в «Божественный мрак» Таинства Богообщения, как, по святоотеческому толкованию, Моисей на горе Хорив. Это «начало» станет в новозаветной реальности органичной «частью целого», как покровенное лицо Моисея станет «частью» сияния Славы Божией, засвидетельствованного в Павловых посланиях и Евангелиях. Конечно, обнаружить такое чудо, как Моисеев хоривский Опыт, «частью целого» можно лишь в свете этого Целого. Целое же – Христос: “Вы – сыновья пророков и Завета, которым завещал Бог к отцам вашим, глаголющий к Аврааму: «И в семени твоем возблагословятся все отцовства земли». Вам первым Бог, воздвигнувший Отрока Своего Исуса, послал Его, благословляющего вас в отвращении каждого из вас от злоб ваших” (Деян.3,25-26). Но точно так же как в свете Целого выявляется «Завет» вместо «договора», в свете Целого же, как «часть целого», выявляется и глубокий смысл связи Исхода («Завета») и первенцев, а при ближайшем рассмотрении – смысл связи Исхода и первенцев египетских, в чем также можно видеть вдохновенно-тайнозрительный подход составителей службы Сретению к тексту Писания. Действительно, заметим: текст Числ.8,15-17, составляющий «матрицу» последних фраз нашей паримьи, не говорит, в отличие от самой паримьи, прямо о том, что «отдавание отдаваний» посвящено Богу вместо первенцев Египта. Восьмая глава Книги Чисел говорит прямо о посвящении левитов – сынов Аарона – вместо первенцев Израиля, а не Египта. Именно они, левиты, по Числ.8, и есть «отдавание отдаваний» Богу во всех сынах Израиля. То есть: первенцы первенцев. Это «отдавание отдаваний» принадлежит YHWH в качестве «первой» части всех первенцев от сынов Израиля, поэтому в Писании сказано: «отдавание отдаваний они Мне суть от среды сынов Израиля; Я принял их вместо отверзающих всякую утробу от сынов Израиля. Ибо Мне - всякий первенец от сынов Израиля, от человека до скота; Я освятил их Себе в день, в который убил всякого первенца в земле египетской» (Числ.8,15-17). Египет, как видим, лишь косвенно фигурирует в этой фразе. Бог Сам «освящает Себе» жрецов, избирая из левитов - потомков Левия - Аарона и его детей, которые в контексте ветхозаветного культа являются священниками Богу, а потому и «первенцами первенцев» среди Израиля. О первенцах египетских сказано лишь в конце, как о том, что «само собою разумеется» и не требует внимания: ведь был же Исход, а перед Исходом «праведным судом Бога Израилева» были уничтожены египетские младенцы… Но то, о чем едва упомянуто в Писании (что египетские младенцы имеют какую-то жертвенно-мистическую значимость в судьбе Израиля), прямо утверждается в нашей паримье: некое «отдавание отдаваний» (которым в Писании названы левиты) в сынах Израиля отдается Богу не столько вместо первенцев Израиля, сколько вместо первенцев Египта, - именно вместо них. Неисповедимыми путями Божественного Промышления Египет принес человеческие жертвы Единому Богу. Паримья (совершенно явно и открыто, в отличие от ветхозаветного текста) дает возможность утверждать, что эти жертвы причастны Единой Жертве жертв – Христу. Если бы евреи верили Моисею, то они верили бы Спасителю, ибо Моисей писал о Нем. Заключительные слова первой сретенской паримьи указывают на то, что, поверив Моисею, они поверили бы той истине, открываемой Благой вестью, что «не иудеев Бог только, но и - языков» (см. Рим.3,29) и что Богу во Христе освящено всё человечество.

Первая паримья Сретения заканчивается творчески переосмысленной цитатой Числ.8,15-17, в оригинале представляющей собою отрывок из законоустроения Торы относительно левитского священства, - и это не случайно. Левиты, служители ветхозаветного святилища – единственное из колен потомков Иакова, у которого не было надела земли в Ханаане, ибо сказал YHWH Аарону: «Аз есмь часть твоя и удел твой среди сынов Израиля» (Числ.18,20). “В Ветхом Завете Господь был уделом одного колена Израилева. (…). Весь Израиль – народ Божий, народ удела, но это лишь сень нового Израиля, где настоящее и будущее еще слиты (…). В настоящем и собственном смысле только одно Левиино колено имеет уделом Бога (…). Если весь народ Израиля выделен из всех народов, то Левиино колено выделено из всех остальных колен и поставлено вне всего народа и над ним, т.к. ему одному принадлежит священство. В Новом Завете весь народ составляет священство, а потому никакая часть в нем не может быть отделена от остального народа. В Новом Завете исполнилось ветхозаветное пророчество: весь народ, а не часть только, служит во имя Господа. Весь новозаветный народ – клир Божий, и каждый в нем – клирик. Как при разделе обетованной земли Левиино колено не получило надела, так и члены Церкви на земле не имеют постоянного града, но грядущего взыскуют (Евр.13,14). Имея уделом служение Богу, христиане Ему отданы, Ему одному принадлежат. В Ветхом Завете левиты были частью Бога на земле и Его наследием (…), а в Новом Завете весь народ Божий отдан Богу. «Вы же Христовы, а Христос – Божий» (1Кор.3,23). Христиане, как члены Церкви, - Христовы, а через Него они – Божьи” [3.36-37]. Таким образом, истинное «отдавание отдаваний» YHWH, народ, который Бог «создал и освятил Себе Сам», – это Церковь, которая раньше вообще была «не народом», ибо собрана, созвана из всех народов Земли, бывших «вне закона». Вот поэтому-то в первой паримье Сретения стоит: «отдавание отдаваний вместо первенцев египетских». Огромное людское море, в котором горстка детей Авраама затерялась бы бесследно, не знало закона Моисеева. Но «под грехом были все, как язычник, так и иудей» (ср. Рим.3,9). Точно так же и иудей, и язычник «оправдываемы даром, Божией Благодатию, Искуплением, которое во Христе Исусе, Которого Бог предуставил Умилостивительной Жертвой, через веру, в Крови Его, в Явление Правды Своей» (Рим.3,24-25). Ведь может Бог и из камней воздвигнуть детей Аврааму (см. Мф. 3,9). Бог всемогущ, и тот, кому уготовано познать Его в Духе и Истине – обретают истинную свободу. И Моисей в паримье говорит: помните день Исхода, чудесный день Освобождения. Эта память есть не просто «воспоминание исторического события» усилием человеческой воли, а непрестанное присутствие чуда в человеческой жизни в силу его – чуда - неотмирной и вечной, Божественной природы¹⁰, непрестающая жизнь в чуде свободы Христовой. Моисей с таким призывом мог бы обратиться только к сердцам детей и младенцев, знающих, что Бог есть Всесильный Отец, Которому всё возможно. Т.е. – обратиться к вере (и тогда – Благодать), а не к расчету (и тогда – «договор»). Чудный свет Царства Отца познается лишь детской верой чад Его. Чадами Бога, носителями детского доверия к Отцу, явится, по непостижимым путям Промысла Отца, всё множество людей.

После сказанного самое время отметить еще один фрагмент нашей паримьи, слова: “Так говорит Господь Бог Вседержитель: «Перворожденного от сынов Моих искуплю, и будет в Знамение непоколебимое пред очами твоими»”. К стихам Исх.13,15-16 в рассматриваемой паримье добавлен их видоизмененный аналог (см. выше) со словами: «так говорит Господь Бог Вседержитель», которых нет в оригинале; и из уст Господа, - а не литературной персонификации члена народа Израиль, как в оригинале, - исходит в богослужебном тексте «прямая речь» о «перворожденном от сынов», - от сынов, стало быть, не просто Израиля, а – Божиих (поэтому я и написал «Перворожденный» с большой буквы, а также сделал различие между «выкупом» и «искуплением» в тексте паримьи). И тут еще есть один интересный момент. В Септуагинте стоит: «и будет в знамение на руке твоей, и неколебимо пред очами твоими», чему следует и славянская Библия. А в паримье просто: «и будет в знамение непоколебимое перед очами твоими». Несомненно, составители службы Сретению имели в виду, что речь должна идти о Перворожденном от сынов Божиих, и что искупление Его будет непоколебимым знамением. Конечно, этот Перворожденный – Христос. Он и есть Непоколебимое Знамение перед очами всех, – через Крест. Он же, как следует из евангельского чтения Сретения, - Знамение Пререкаемое (Лк.2,34). В этом свете как надо понимать «искупление» Его? Самым ожидаемым будет такое понимание, при котором искупление во Христе обретает каждый член «Тела Христова», Церкви первородных, написанных на небесах (см. Евр.12,23), становясь «сообразным» Ему, «Главе телу Церкви, Началу, Перворожденному из мертвых» (Кол.1,18). Но есть еще одно понимание, ни в чем не противоречащее только что отмеченному, а напротив, тесно с ним связанное и выявляющее его подлинную силу. «Я был юн и состарился – и не видел, что праведник оставлен, или – что дети его просят хлеба» (Пс.36,25). В мире «закона», понимаемого как аспект «договора» (см. выше) только «праведник» и не может быть «оставлен», и неоставленность его видна всем. Грешник же «ненавистен» Богу и «оставлен» Богом, - таков «закон». Но в свете Нового Завета становится видно, что «никакого совершения через закон» не может быть (см. Евр.7,19), ибо законом – только обличение меня как грешника, но не спасение (см. Рим.3,20). Спасение принадлежит Благодати, светом которой поглощен закон, о котором мы теперь можем сказать, что он и появиться-то мог только как маленькая часть бесконечного и абсолютного Целого – Домостроительства Благодати. Вот в свете этого бесконечного Целого, в молчании тайнозрительного знания об этом Целом и понимается «слово» об «Избавленном Перворожденном», проповедующее и вопиющее о Висящем на древе, о Ставшем за нас – за весь мир - «проклятием» и «знамением пререкаемым» по Благости Своей.

* * *

В отличие от первой, вторая паримья Сретения состоит не из нескольких отрывков Писания, а из одного – Ис.6,1-12.

Обратим внимание на состав паримьи: в начале – священный храм и в нем Сидящий, который Свят. Пророк благоговейно исповедует свое ничтожество и предает себя в руки Господа, и Божие мановение очищает его уста. Ему дано слово, которое он должен нести Израилю, и это слово - о неверии Израиля. В начале текста – антропоморфный образ, назначение которого – свидетельствовать о Святости Бога; неверие народа - в конце. Почему народ не верит? Потому что смежены очи его, уши его тяжелы, а сердце – одебелело. Но сам ли народ виноват в этом, или здесь какая-то Тайна?

Явление Тайны – в «знамении пререкаемом», о котором речь шла в евангельском чтении литургии, предваряемом, как мы знаем, чтением апостольским, подчеркивающим глубину мысли чтения евангельского.

Заметим, что эта паримья функционирует в богослужении Сретения не иначе как в контексте святоотеческого понимания Ис.6,1-12. Выразителем святоотеческой традиции в данном случае справедливо можно считать свт. Василия Великого, который говорит: “Тот, кто объясняет слова эти по-иудейски, скажет, что, конечно, в каком-нибудь месте Иерусалима видимы были Господь, «сидящий на престоле высоком и превознесенном», и «серафимы, стоящие окрест Его», и что взятый с алтаря всесожжений огонь поднесен был серафимом к устам пророка для очищения уст его. Но мы, уверенные, что подзаконное есть «образ и сень Небесного» (ср. Евр. 8, 5), как «домом» называем всю совокупность мысленных и чувственных тварей, так «престолом превознесенным» - Божие над всеми начальство и владычество, «серафимами» же - премирные силы” (Толкование на Книгу пророка Исайи, гл.6). Так значит, - продолжим мысль свт. Василия, - и у «Сидящего» тоже есть Небесный Первообраз, - ведь «Сидящий» точно так же «сень Небесного», как и «престол», и «дом». Не вдаваясь в обсуждение того, действительно ли «тот, кто объясняет эти слова по-иудейски, скажет» то, что приписывает ему Василий, - мы должны заметить, что видение Исаией Сидящего на высоком престоле должно быть истолковываемо обязательно с учетом понимания его как образа Божественного владычества, славы и величия. Нечто подобное мы можем видеть в Дан.7,9-10, где описано видение восседающего на престоле «Древнего днями» (слав. – «Ветхаго денми»), которому предстоят и служат «тысячи тысяч и тьмы тем».

Итак, неверие и соблазн Израиля есть следствия невидения, неслышания и неуразумения Бога в Его Славе. Ибо Слава Божия – Христос. Именно в Нем, во Христе, получают исполнение и обретают свой истинный и изначальный смысл все пророческие видения, в которых Бог представал в образе человека. «Сидящий на престоле высоком и превознесенном», а также «Древний днями» - суть «сени» и «гадания» Христа, Того, Кто и есть Небесный Первообраз всех «подзаконных» «сеней» и «гаданий»:

“Яко виде Исаия образно на престоле превысоце Бога от ангел славы дары приемлюща

– «О! окаянныи, - вопияше, - аз: провидех воплощаема Бога, Света Невечерня, и миром Обладающа»” ¹¹.

Неверие и соблазн коренятся в факте Знамения Пререкаемого – Сына Марии, Который, ныне носимый на руках старца Симеона, между тем, есть никто иной как Тот, перед Чьим антропоморфным образом падал в благоговейном трепете Исаия, никто иной как Сам Бог Авраама, Исаака и Иакова, Владыка всей твари, «мысленной и чувственной»:

«Ветхии денми, Иже закон древле в Синаи дав Моисеови, днесь Младенец видится», - поется на литии сретенской вечерни.

Пророк Исаия видел очами своими лишь «тень» «Царя, Господа воинств». Старец Симеон – во исполнение видения Исаии - видит очами своими Самого Господа воинств, Само Истинное Спасение YHWH (ср. Лк.2,30), и, приняв в храме на руки свои Младенца Исуса, сам становится «очищенными устами», возвещающими глагол Божий, - ибо Богородица названа «Клещами», а Младенец Ее – «Углем»: «Клеще таинственная, како Угля носиши? Како питаеши Питающаго вся?» ¹². Симеон является пророком Вышнего и произносит слово, вдохновленное в него Духом Истины. Слово же Симеона является раскрытием пророческих слов о неверии народа: вот, в храме положен на стариковские руки Младенец – Тот, Кто есть Больший храма (Мф.12,6), положен Камень и Скала на Сионе (см. Ис.8,14-15;28,16), Камень, который есть Непоколебимое Знамение, но – Знамение Пререкаемое, увидев которое, одни падут, другие – восстанут, - Знамение, которое явится Судом и Откровением всему миру.

Можно добавить к этому следующее. Евангелист Иоанн в своем изложении Благой вести дает замечательный комментарий словам Исаии, который может быть правильно понят только в свете целого Откровения Христа. По Иоанну, соблазн и неверие во Израиле по поводу Исуса глубинную причину имели не в каком-то своеволии или безбожии народа, а в Тайне Промысла Божия. Эта мысль вызывает в памяти Книгу Иова и Послания св. ап. Павла, - те свидетельства Славы Божией, которые преимущественно говорят о Боге как о Непостижимой Тайне. Явление этой Тайны – Христос, Спасение миру. Иоанн пишет:

“Они потому не могли верить, что (…) сказал Исаия: «Он ослепил их глаза
и сделал жестким их сердце,
«чтобы не увидели они глазами и не уразумели они сердцем,
чтобы обратиться.
И исцелю их»»” (Ин.12,39-40) ¹³.

“В пророческой цитате, как она приводится в Ин., субъект ослепления есть Бог. Если Бог ослепил, разумеется народ не мог верить. (…). [Евангелист] ставит нас перед неисповедимой тайной промышления Божия. И однако цитата кончается: καί ίάσομαι αύτούς. (…). Ослепление мыслится как временное. Христос исцелил ослепленных” [8].

Выше мы упоминали слова Христовы: «Когда вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин.12,32). “В Евангелии нет никакого указания, которое требовало бы понимания «всех» в ограничительном смысле. Если бы мы поняли πάντας («всех») буквально, мы получили бы право утверждать, что на путях Божественного промышления отпадение Израиля было необходимо¹⁴, но что отпадение это — временное и что Христос и отпадших привлечет к Себе. Это будет и то исцеление Христом, которым кончается пророческая цитата” [8] Евангелия и, соответственно, рассматриваемой паримьи. И, – добавим, – то исцеление Христом, о котором возвещал апостол Павел: «окаменение (лишь) отчасти Израилю настало – доколе полнота народов войдет, - и так весь Израиль будет спасен» (Рим.11,25-26), ибо «заключил Бог всех в противление, чтобы всех помиловать. О, глубина богатства и премудрости и знания Божиих! Как непостижимы суды Его и неисследуемы пути Его! Ибо кто уразумел ум Господень? Или кто советником Ему был? Или кто сперва дал Ему, чтобы воздано было ему? Ибо из Него и Им и в Нем всё. Ему слава во веки. Аминь» (Рим.11,32-36).

* * *

Что касается третьей паримьи Сретения, то я обнаружил существование по крайней мере двух вариантов ее. Первый вариант – Ис.19,1,3-5,12,16,19-21, тема крушения кумиров египетских перед лицом Господа, грядущего «на облаке легком», и поклонения египтян Господу; второй – Иез.40,1(?); 43,1-2,4-5; 44,1-4, пророчество о «вратах затворенных» дома Господня, исполненного Славы Божией. «Вариант с Исаией» был мною обнаружен в славянском рукописном «Паремейнике» XIII в. [12] и в современных греческих богослужебных изданиях; он практикуется и в РПЦ. Самый ранний «вариант с Иезекиилем» из виденных мною – в «Соборнике», т.е. Минее Праздничной 1538 г., отпечатанной в Венеции [13]. Он практикуется ныне, насколько мне известно, в старообрядчестве, - как единственный канонически легитимный вид третьей сретенской паримьи. Пророческое чтение о «вратах затворенных» у нас, как правило, присутствует в Богородичных праздниках. С другой стороны, на Западе праздник Сретения имеет еще и другое название: «Очищение Пресвятой Девы Марии». Наконец, на Востоке, если Сретение налагается на воскресную службу, то воскресная служба не оставляется, а «вплетается» в текст праздничной службы, чего не бывает в случае других Господских великих праздников. Вопрос: известны ли более древние, чем обретаемый в венецианском Соборнике, отпечатанном в XVI в., «варианты с Иезекиилем», а также - в какой связи с западной традицией состоит восточно-православная практика богослужения Сретения, - для меня остается пока открытым. Предлагаю усердному читателю исследовать этот вопрос самостоятельно. Себя же считаю должным хотя бы кратко рассмотреть оба варианта, потому что второй прочно занял место в нашей старообрядческой традиции, что не может быть случайным, а первый поддерживается древним славянским текстом; и еще, - потому что в каждом из них содержатся очень важные истины, вернее, единая истина, излагаемая с двух различных, но взаимно дополняющих друг друга сторон.

Итак, первый вариант:

Восседание Господа «на облаке легком», как (см. выше) и на «престоле высоком и превознесенном», толкуется Церковью как Боговоплощение. В нашем случае (богослужение Сретения) «легкое облако» - Богородица, держащая на руках Младенца Христа и в обществе Иосифа входящая в иерусалимский храм. Вскоре Дитя подвергнется опасности убиения от сатрапов Ирода, и Иосиф услышит повеление Свыше – бежать с Младенцем и Материю Его в Египет и оставаться там до нового указания Свыше (Мф.2,13). Не удивительно, что в первые века христианства появилось множество легенд, «объясняющих» трясение идолов Египта из Исаииного пророчества через подробное описание того, как сами собою рушились египетские храмы и статуи в тех городах, через которые пролегал путь Святого Семейства. Но ответ на вопрос об исторической достоверности этих сказаний не входит в нашу задачу.

Кратко о сюжете самого библейского текста. Пророк Исаия был советником при царях Ахазе и Езекии. Его выступление против военного союза Иудеи с Египтом в условиях ассирийской угрозы, когда Северное царство со столицей Самарией уже рушилось под натиском завоевателей, можно было бы назвать проявлением особой политической дальновидности, видящей хоть и неочевидное для всех остальных, но тем не менее верное [15]. Но источник этой особой дальновидности – вера Исаии, которая есть вера праотцов. Корень и основание существования народа Израиль, по Исаие, – верность Святому Израиля, Вседержителю YHWH, выпестовавшему Свой народ в чудесах Исхода. Если окинуть обобщающим и внимательным взглядом всю библейскую Книгу Исаии, даже если допустить, что она является произведением не одного, а нескольких живших в разное время авторов, то неизбежно обнаружится ее глубокое внутреннее единство, заключающееся в нарастании и развитии одной темы – верности Единому Богу через верность «договору» с Богом, - развитии от обличения грехов Израиля и указания правителям народа политических шагов, которые были бы угодны Богу («Протоисаия», изречения царского советника), до появления образа «отрока»», или «раба» YHWH («Девтероисаия»), с которым связана идея «пира на Сионе» для всех народов («Тритоисаия», но и общая тема всей книги) [9], [15]. Иными словами, обнаружится нарастание темы помазанника, или «мессии» ¹⁵. Имея веру Авраама, Исаия не сомневался во Всемогуществе и Силе Бога, но, как человек, вряд ли мог он предположить, что закон Моисеев упразднится. Иерусалимский вечно обновляющийся и восстанавливающийся храм как центр экумены, процветающей под владычеством помазанника Божия, царству которого, заключающемуся в полной реализации и претворении в жизнь Моисеева закона, не будет конца во времени, - вот на чем, собственно, исчерпывается ветхозаветный, или «буквальный», смысл Книги Исаии, вот кем – народом со своим «помазанником»-мессией - будет, по мнению советника царского, «человек», которого «пошлет» Господь для «спасения» египтян. «Спасение» же египтян – в вечном паломничестве их к «законному» храму на Сионе.

Но вот, жертвенник YHWH воздвигается вне «законного» храма – в Египте. Сам Исаия, который был царский советник и иудей, это данное ему Свыше прозрение мог понимать просто как предсказание о «первой», прозелитской акции египтян, предшествующей их нескончаемому паломничеству к центральному жертвеннику в Иерусалиме. Но вечный, надвременный, подлинно пророческий смысл этого прозрения открывается лишь в свете Христовом. Это такой смысл, который, будучи надвременным, «сверху» обнимает всё время и, «снизу», с точки зрения истории, выглядит как всевременный. Итак, «жертвенник в земле египетской» в нашей паримье - это горение сердца человека к Богу Истинному, Которого, как Отца Небесного, как Отца, Который в Тайне (Мф.6,6), познает «земля египетская», т.е. «земля-родина» человека вне зависимости от отношения человека к закону Моисея. «Жертвенник в земле египетской» - это значит: приношение Богу своей жизни, души, сердца – всей полноты человека «от земли», от самой «родины» человека, никогда не знавшего закона Моисеева. Вот такого человека и «посылает» Бог в «Египет», - посылает в «Сыне человека», Христе. Иначе говоря, речь идет о тайне путей веры, такой тайне, что «закон» оказывается не при чем (что, конечно, никак не мог предполагать сам Исаия). Таким образом, «земля египетская» в этой паримье, как следует из вышеизложенного (см. также наше толкование на первую паримью), – это вся земля, лежащая за пределами влияния закона Моисеева. Если весь остальной, «внезаконный» мир познает Господа в едином горении верующего сердца, познает же, минуя закон Моисея (а именно это следует из паримьи, в отличие от самого ветхозаветного текста Исаии), то это значит, что речь идет о принципе веры, несоизмеримо более существенном, бесконечно более существенном, чем закон. Этот принцип – Благодать. Благодать просвещает и преображает человека как такового, человека как Адама, делая его способным веровать в Истинного Бога не зависимо ни от «законности», ни от «внезаконности» человека, и, в конечном итоге, творит человека причастником Неизреченной Славы. Но «Адам» как «всечеловек» обнимает и весь Израиль. Следовательно, обратится к Истинному Богу и тот. Но – как обратится? - Не от «дел закона», а Благодатию Самого Бога. Но таков и был превечный Замысел Бога о человеке.

«Идолы египетские» падут, как падет всё недостойное вечного призвания и счастья человека – участия человека в бесконечности сияния Славы Бога, участия человека в Царстве Бога. Идолы падут по причине явления «знамения вечного», которым окажется торжество духовного жертвенника – веры Исус Христовой, проистекающей из «слова крестного», или логоса Креста (ср. 1Кор.1,18).

«И будет стела Господу в пределах ее…». Египтяне устанавливали свои обелиски-стелы в знак обожествления своих умерших царей. Обелиск – это образ «высоты», или «космической горы», т.е. мира, из Неба происходящего и к Небу возвращающегося. Видимым образом устремленный в небо, обелиск невидимо, или метафизически, нисходит с Неба (см. выше наше рассуждение о «замке свода»), как бы излучается из одной точки (т.е. из того, что не имеет земных размеров), или «развертывается» из точки в метафизическом Небе в многообразный видимый, «земной» мир; в видимых фигурах это изображается как развертывание-нисхождение тела обелиска из «острия» вершины к квадратной «подошве» и, соответственно, восхождение от плоской квадратной «подошвы» к точке вершины. (Некоторым символическим аналогом обелиску можно назвать другой образ «космической горы» - известные египетские пирамиды). Обелиск – «ось миров»; иероглифическое написание имени царя на обелиске-стеле – образе «оси миров» - могло пониматься в высших жреческих кругах опять-таки метафизически, - как «вписанность» царя в «книгу жизни», ибо быть причастным «оси миров» значит быть причастным Первоначалу, т.е. причастным Жизни. Эта «вписанность» была полным соответствием маат¹⁶ - истине сущего, порядку и основе универсума.

Слова Исаии о «знамении вечном в земле египетской» обретают поистине вечный смысл: «вечное знамение» в «земле египетской» - это сокрытая в своей бесконечной полноте до срока от самих «египтян», т.е. всех народов мира, но являемая им всегда в устройстве мироздания, которое они описывали в символах и загадках-иероглифах, изначальная Кресто-центричность мироздания-«стелы», мироздания-«иероглифа», мироздания-символа, ибо Истина, Путь и Жизнь всего сущего – Символ символов, Распятый Христос, Который есть и Первоначало всего, и Всецарь, Первообраз царственности человека, царственность которого заключается в принесении самого себя и мира в себе Безначальному Богу.

Мы видим полное соответствие праздничным Евангелию и Апостолу, - а также друг другу, - всех трех паримий Сретения, в главной их теме - освящении во Христе всего человечества, как апофеозе Жертвы - «знамения вечного», «знамения непоколебимого» и - в непоколебимости своей - «знамения пререкаемого», судного для всего мира.

Нашим толкованием образа жертвенника и стелы в земле египетской мы восполнили универсализмом Благой вести ограниченность Ветхого Завета. При этом идея «помазанника», все более проявлявшаяся в Книге Исаии была нами лишь отмечена, как принадлежащая контексту ограниченного Ветхого Завета. Но, принадлежа ограниченному, как «сень» и «образ», она служит «сенью» и «образом» бесконечной Истины. Помазанник, как «сверхчеловечески сильный целитель, обладающий высшей мерой святости» [2], как «реализация» в одном человеке практически недостижимой в человечестве степени верности Господу, необходимо должен быть не только «царем», но и «священником», - он должен соединять в себе два этих служения; именно поэтому Мелхиседек Послания к Евреям, который, как написано, был не только «царь Салима», но и «священник Бога Вышнего», и взят автором Послания в качестве одной из отправных точек развертывания высокого богословско-мистического созерцания. Итак, образ Мелхиседека обосновывает концепцию мессии – ведь мессия не только царь, но и священник, священство же его - «по чину Мелхиседека». Но «царь», «священник», «мессия – воплощение высшей меры праведности в человеках» – есть не больше, не меньше, как модусы, или грани «просто» человека, признаки естественного состояния человека, каким его сотворил Бог. Не потому ли «сын человека», т.е. «человек», есть синоним мессии? Человек же – Адам – есть «образ Будущего», т.е. Христа, Человека Совершенного, «Сына человека». Всё значение этих – «царства» и «священства» - достоинств «состоит в их онтологическом характере, т.е. в их принадлежности самой природе человека, воспринятой Христом для его спасения (…) - такова тайна человека, открываемая нам во Христе» [17.123], сила нерушимой жизни Которого есть первопринцип и основание полноты спасения нашего Богосотворенного естества, содержащего в себе и «священство», и «царство».

* * *

«Игумен» (в славянском языке трансформированное «игемон» греческого перевода Семидесяти; игемон - владыка, правитель, князь), которому предназначено «сесть» во внешних восточных вратах будущего храма, чтобы совершить трапезу («снéсти хлеб»), фигурирует в третьей паримье Сретения при чтении «варианта с Иезекиилем». Приведем текст паримьи:

Жизнь и деятельность Иезекииля приходится на эпоху вавилонского переселения (VI в. до н.э.). Книга его пророчеств завершается, на протяжении последних девяти глав, описанием видения будущего храма, в котором, по обетованию Божию, как его понимал сам Иезекииль, вновь поселится Слава Господня и в котором избавленный из плена народ вновь будет служить своему Богу. Именно из этого описания и взяты отрывки, которые в старопечатной Минее составляют третью паримью Сретения: Иез.40,1(?); 43,1-2,4-5; 44,1-4. Можно заметить, что эта «третья» паримья подобна обычным «вторым» паримьям, читаемым на Богородичных праздничных службах, хотя несколько отличается от них тем, что вместо чтения «поряду» конца сорок третьей – начала сорок четвертой глав Книги Иезекииля, как в большинстве Богородичных праздников, в Сретенской паримье предлагается читать начало сорок третьей главы и, с пропуском большей ее части, переходить к началу сорок четвертой.

Мы должны отметить некоторые интересные особенности. Храм в видении Иезекииля в плане представлял собою три вписанных один в другой квадрата: собственно храмовое здание, внутренний двор с оградой и внешний двор с оградой. По Иезекиилю, правитель должен посещать храм вместе с народом; в отличие от народа ему позволено входить с востока и доходить извне до восточных ворот во внутренний двор храма (прочий же народ, кроме, разумеется, священников, мог находиться лишь во внешнем дворе, войдя в него через его северные и южные ворота). Внутри храма никому находиться нельзя, кроме священников, совершающих жертвоприношение. Итак, Иезекииль описывает устройство будущего послепленного храма и порядок культа при этом храме, и в этом порядке правитель («игумен») занимает хоть и особое, отдельное от остального народа место, однако тоже не может входить внутрь «дома Божия».

Паримья же, будучи частью богослужения христианской Церкви, в которой «весь народ – клир Божий, и каждый в нем – клирик» [3], раскрывает слова ветхозаветного пророка как истинно пророческие, и поэтому послепленный иерусалимский храм, с его «духовным регламентом», отделяющим священников и правителей от народа, не представляет для нее в данном случае никакого самостоятельно-исторического интереса. Земное и временное становится символом небесного и вечного. Паримья видит таинственное значение в закрытых и не открываемых вратах, через которые пройдет Слава Бога Израилева и в которых воссядет «игумен» совершить трапезу перед лицом Господа. В Богородичном варианте присутствует несколько слов стиха 44,2, отсутствующих в паримье Сретения: «врата эти затворены будут и не отворятся, ибо Господь Бог Израилев пройдет ими, и будут затворены». В контексте Богородичного праздника совершенно ясно, что составители службы имели в виду Боговоплощение, что подчеркивается также и чтением «поряду» конца сорок третьей – начала сорок четвертой глав книги Иезекииля, т.е. включением отрывка: “От дня восьмого и далее совершат священники приношения ваших всесожжений и пиршественных жертв (славянский перевод следует переводу Семидесяти и говорит, буквально: «жертв спасения вашего»), - и приму вас, - говорит Адонаи Господь” (Иез.43,27). Символизм «восьмого дня» имеет в виду «день», не входящий в седмицу, значит - не входящий в чин «дней», расположенных во временнόм ряду, - единый, вечный, надвременный День Господень. Если сопоставить «вторую паримью» Богородичного праздника и «вариант с Иезекиилем» третьей паримьи Сретения, то можно прийти к интересным результатам.

Примерно на том месте, где в Богородичной паримье идет речь о «дне восьмом», т.е. в самом начале, в сретенской паримье стоят слова: «Был на мне Дух Господень». Эти слова похожи на Иез.40,1: «(…) была на мне рука Господня». Однако, уточнение: «Дух», обращает нас вновь к словам о Симеоне в праздничном Евангелии на литургии: ведь на Симеоне «Дух был Святой». Таким образом, исследуемый нами вариант сретенской паримьи сравнивает Симеона – на этот раз – с пророком Иезекиилем, описывающим храм, – но уже не просто послепленный земной храм, а Храм, в котором воссядет Игумен («Сам Игумен»). Интересно еще одно сопоставление: в сретенской паримье пропущены слова (закономерно присутствующие в Богородичной паримье) о том, что Сам Господь Бог Израилев пройдет восточными вратами. Возможно, это значит, что акцент, поставленный богослужением Богородичного праздника, в случае Сретения уже подразумевается и, следовательно, может быть опущен; тогда необходимо должен быть обозначен другой акцент. Этот акцент – мессианский, или, точнее, транс-мессианский. Симеон ждал «избавления Иеросалима», - и вот, Избавление – не только Иерусалима, но и всего мира - явилось. Симеон не мог ждать чего-то большего, чем пришествия помазанника. Но явилось бесконечно Большее! Сретенская паримья построена так, что именно «Игумен» и есть смысловой центр текста: врата затворены потому, что ждут Царя, грядущего воссесть на трапезу в Храме. Руки Симеона держат Царя царей, пришедшего совершить Свою Трапезу, Трапезу Господню в «Храме Тела Своего» (Ин.2,21). Эта трапеза есть пир Царства Божия. Симеон держит на руках Царя царей и Царя мира; и поскольку это так, то храм иерусалимский – в Евангелии - предстает как символ космоса (в точном соответствии со словами св. Василия Великого из его толкования на пророка Исаию, см. выше). Христос явил Собою человека – царя творения, царствование которого заключается в принесении мира в себе, в человеке, Творцу всего (мира и человека). В этом приношении царствование исполняется как священство. “В Своем воплощении, в приношении Себя Богу ради спасения мира Христос явил истину – священническую природу человека – и, даруя нам Свою жизнь (…), Он восстанавливает в нас наше священническое достоинство: власть предоставлять наши тела в «жертву живую, святую, благоугодную Богу» (Рим. 12, 1) и претворять всю нашу жизнь в «разумное служение» (Рим. 12, 1)”.

Немаловажный момент, на который стоит обратить внимание – отсутствие в паримье большей части сорок третьей главы книги Иезекииля, представляющей собою подробное описание жертвенника нового иерусалимского храма и порядка службы при жертвеннике. Можно не сомневаться в том, что наше богослужение предполагало знание церковным народом текста Писания, служащего «матрицей» данной паримьи; этой «матрицей» являются сорок третья и сорок четвертая главы Книги Иезекииля. При сопоставлении текстов Книги Иезекииля и рассматриваемой паримьи, у знающих Писание должен рождаться вопрос: почему в паримье опущено описание храмового жертвенника? Самый простой ответ относится к уровню самоочевидности: незачем описывать ветхозаветное служение так подробно, ибо это описание перегрузит текст нашей службы. Такой ответ можно допустить, но нельзя его считать полным и исчерпывающим. Предложим другой: отсутствие описания храмового жертвенника в паримье подобно отсутствию храма в описании «Града, сходящего с неба, от Бога» в Откровении Иоанна Богослова: «И храма не увидел я в нем, ибо Господь Бог Вседержитель – Храм его и Агнец» (Откр.21,22). «Храм» Иезекииля соответствует «Граду» Иоанна. И как в «Граде» нет храма, так в «Храме» нет жертвенника. Описанный Иезекиилем храм имеет в плане форму квадрата. Квадрат – символ четырех сторон света, образ универсума, заложенный, несомненно, Самим Творцом в самые глубины человеческого сознания, о чем косвенно могут свидетельствовать и руины, и сохранившиеся образцы древних культовых построек по всему лицу Земли¹⁷. Итак, Храм, или Град, включающий в себя всё творение, не имея описуемого жертвенника, имеет Жертвенник неописуемый, являющийся апофатическим Центром Храма-Града. Слава Господня, читаем мы, наполняет весь Храм. Это значит, в силу соответствия Храма и Града, что Град (а он, как мы говорили, включает в себя весь универсум) наполнен присутствием Царя и единственного Гражданина его, Который есть и Священник его, и Агнец (Жертва). Апофатическое молчание паримьи о жертвеннике Храма есть слово о «Жертвеннике жертвенников» и Святом святых – Христе.

Наконец, последний момент, на котором способно задержаться наше внимание при толковании этой паримьи, - восток, сторона света, на какую обращены затворенные врата храма. Напрашивается аналогия с «вратами солнца» («вратами бога») древних мегалитических построек и городов Евразии, Африки, Америки, Океании. Как солнце «приходит с востока», так и «сын Бога», под которым, по ветхозаветным Писаниям, нужно понимать, в зависимости от контекста, либо народ Израиля, либо мессию, придет «с востока», - в первом случае из Месопотамии, где народ вынес испытание пленом, а во втором случае – мессия символически уподобляется солнцу. Вместе с «сыном Бога» в двери храма войдет, по Иезекиилю, Слава Бога Израилева.

Паримья развивает символизм «солнечных врат», возводя его к Таинству Боговоплощения: духовное Солнце правды – Христос.

Но есть и другое измерение в истолковании «врат, обращенных к восточным странам».

Буквальный перевод Иез.43,4 с греческого был бы таким: «(…) по пути врат, зрящих на востоки»; в таком переводе слово «восток» стоит во множественном числе. В греческих ветхозаветных и новозаветных текстах можно заметить иногда встречающееся различие в написании слова άνατολή, «восток», «восход», «рассвет»: оно пишется либо в единственном, либо во множественном числе, причем заметна тенденция: единственное число сопутствует значению «более духовному», «символическому», а множественное – более «чувственному». Например, если речь идет о символических уровнях истолкования значения «заря», «рассвет», «восход», то это слово скорее окажется в единственном числе, множественное же число более вероятно обозначит географическую сторону света: «востоки», или «этнографическую» составляющую экумены – «народы» востока. Последний случай может быть объяснен следующим живописным образом: горизонт, из-за которого утром поднимается солнце, скрывает за собою просторы, на которых обитают многочисленные народы¹⁸. Теперь вспомним праздник Рождества Христова. В Евангелии, читаемом на рождественской литургии (Мф.2,1-12) и рассказывающем о поклонении волхвов новорожденному Спасителю, сказано, что волхвы пришли «от востоков», т.е. от народов, живущих в восточных странах. Можно было бы показать, что евангельские волхвы символизируют все народы, находящиеся «вне закона» Моисеева. Сретение, как мы говорили в начале, замыкает и исполняет рождественский богослужебный цикл. Из всего сказанного следует и возможность, и желательность мыслить «востоки», на которые «зрят» затворенные врата эсхатологического Храма, всей совокупностью народов, представителями которых являются волхвы рождественского Евангелия и о которых говорит ап. Павел в Послании к Римлянам как об «исполнении языков» (Рим.11,25), входящих в Церковь Божию. И тогда можно видеть параллелизм между вратами, которые «затворены будут и не отверзутся», видения Иезекииля и всегда открытыми вратами Града – видения Иоанна: «И врата его не будут затворены во Дне, - ибо ночи не будет там» (Откр.21,25). Врата «затворены» в ветхозаветном «образе» Небесной Скинии, ибо для Ветхого Завета иначе и не могло быть: в пророчестве Иезекииля речь идет о недоступности внутреннего и сакрального. И вот, это внутреннее и сакральное вбирает в себя всё творение, являясь нам как сама Небесная Скиния – «Тело Христово», Церковь Божия во Христе.

Итак, из всего сказанного следует, что Храм в рассматриваемой паримье, так же как и Град Апокалипсиса, – это «Тело Христово», Церковь, Глава, Основание, Жизнь и Свет которой – Христос.

* * *

Христос – «Архиерей грядущих благ», Священник Небесного Иеросалима. Как мы могли видеть уже из Послания к Евреям, ветхозаветное священство, - а вместе с ним и всякое жречество вообще, - есть лишь «тень» и «предызображение» Христа. Христос – Бог и Совершенный Человек. В Нем, в Новом Адаме, исполнилось всякое «жречество» и «царство» всех времен и народов, ибо эти «институты» есть лишь «тень» Истины о человеке, т.е. – «тень» Христа, а во Христе - истины о природе человека и предназначении всего мироздания, - таков смысл сретенского чтения Апостола на литургии. «Меньшее благословляется бόльшим». Через Мелхиседека само Богозданное человеческое естество «благословляет» исторически складывающиеся «институты» жречества и царства, следовательно, человек как изначальная полнота Богозданного космоса - больше «институтов» и «установлений», ибо человек по самой природе своей – жрец и царь.

…Таинственный правитель неведомого ни исторической науке, ни археологии Салима, благословивший Авраама и в этом благословении оказавшийся значимее по своим жреческим функциям, чем Левий и Аарон, родоначальники и «князи» ветхозаветного священства, – кто он? Всё вышесказанное склоняет нас принять мысль о том, что эта загадочная фигура, столь же внезапно исчезнувшая со страниц Книги Бытия, сколь и появившаяся там тремя строками ранее, послужившая поводом как к многочисленным интерпретациям в иудейской письменности, так и к осмыслению самого факта своего «литературного» бытия в свете Евангелия, - что эта фигура является символом, функциональным знаком, которым маркирует себя на страницах еврейских священных книг присутствие одного из аспектов Тайны Божественного Домостроительства о человеке. Независимо от того, существовал ли в истории город Салим с праведным царем Мелхиседеком или нет, провиденциально необходимо должны существовать язык и символ, свидетельствующие через писание евреев о том, что по отношению не только к «законному» левитскому священству Израиля, но и к общемировым «институтам жречества и царства» является бόльшим. Мелхиседек – код, которым одновременно и зашифрована, и явлена великая тайна Замысла о нас. «О нас» – ханаанеях, египтянах, «востоках», человеках, которых Всевышний никогда не оставлял Своим Отеческим Промыслом. Ведь Отец доныне делает (Ин.5,17).

Вот, в качестве примера, весьма интересное «свидетельство от востоков», к которому я предлагаю читателю отнестись, как к своего рода «иносказанию», ставя это «иносказание» на свое место во всеобъемлющем Таинстве Христа.

…Согласно индуистскому учению Веданте, универсум, всё сущее, есть проявление внутренней, глубинной и неисчерпаемой сути, «дыхания» всего сущего, Атмана. Атман же тождествен всеобъемлющей, абсолютной сверхреальности – Брахману. Проявление Атмана, универсум, в своей «временнόй» части живет по циклическому закону; каждый цикл управляется неким своим принципом, началом, которое представляет собою аспект единой глубинной внутренней реальности – Атмана. Это конкретное для данного цикла проявление Атмана, представляющее собою принцип, или начало, цикла, именуется Ману. Ману стоит у истока развертывания всей мировой проявленности. Каждый цикл содержит в себе несколько вставленных один в другой подциклов, и каждый из них, также как и суммирующий их общий интегральный цикл, осуществляется по закону «нисхождения», движения сверху вниз. Поэтому «развитие» циклической проявленности есть, по Веданте, «спуск», т.е. удаление от полноты и чистоты Принципа, явленного в Ману. Следовательно, если ныне, т.е. «в конце цикла», мы наблюдаем, например, «два сакральных института» - жречество и царство, то необходимо мыслить в начале цикла синтетический образ человека, в котором и жречество, и царство были бы аспектами единой человеческой природы. Ману, таким образом, это «архетип человека», или «первопредок», чистый образ духовного принципа бытия [7.252], Атмана. Ведь древнеиндийское слово «Ману», «человек», этимологически опирается на корень man, «мыслить» [11.106] ¹⁹, и может быть буквально переведено как «мыслящий», «разумный». Разумный – это человек. Если постулируемый Ведантой «цикл» считать имеющим начало в событиях, описываемых библейской Книгой Бытия, то Мелхиседек и будет проявлением Ману этого «цикла». И тогда Авраам (а в недре его – Аарон и левитское священство) получает, через «царя Салима», который есть образ Первопредка, благословение от самогό разумного принципа истории, и тем самым обозначен историософский смысл ветхозаветного Израиля. Иными словами, историософия служения Израиля теряла бы смысл, не будь в ее начале благословения, с которым неразрывно связан Первопредок, или «всеродный Адам». Это благословение полезно представить следующим образом. Израиль – выделенная для особой миссии часть человечества – благословляется, в лице «царя Салима», всем человечеством в целом, человечеством, между прочим, во всем его этнокультурном и религиозном многообразии, сводимом, тем не менее, к общему всем древним традициям представлению о человеке как отпечатке или проявлении Божественного Первоначала. Сила же, суть и источник этого благословения – Христос, Истинное и всеобъемлющее Благословение, в абсолютном смысле истинный и подлинный Man, Архетип и Исполнение Первопредка, человечества в целом и, вместе с тем, подлинный Носитель всех мыслимых человеком Божественных имен и свойств. Всецелое человечество благословляет Израиля в силу того, что оно в Божественном плане спасено во Христе, - благословлено в Нем. Израиль же благословляется как начаток спасения; в этом и состоит его (данная ему Свыше) миссия – быть начатком спасения всего человечества через парадокс ослепления Солнцем правды, через кризис претыкания и сокрушения - о камень Голгофы.

Итак, в каких бы категориях или концептах ни выражала себя та или иная доктрина (в частности – Веданта), мы имеем косвенное свидетельство «от востоков»: у истоков бытия стоит человек как отпечаток и знак – знамение – Первоначала, человек, «который есть образ Будущего» (Рим.5,14) – Сына человека.

Восстановленная, - точнее, явленная, - во Христе полнота тварного естества – это человек как вечное приятие Бесконечного Света, человек - открытость к преисполнению непрестанно увеличивающейся в бесконечной степени радостью видения своего Творца, Промыслителя, Спасителя; человек - причастник бесконечной Силе, неизреченной Нетварной Славе Бога. Человек, поэтому, есть существо неограниченного достоинства. Церковь – Тело Христово – и есть явление неограниченного, таинственного и сотериологического достоинства человека, явление человечества в его вечном предназначении, человечества и человека как Христа - Откровения Божией Премудрости.

Во Христе между Богом и человеком нет посредников. В этом – смысл слов, адресованных Церкви: «Вы приступили к (…) Граду Бога Живого (…), Судие, Богу всех (…) и Завета Нового Посреднику – Исусу» (Евр.12,22-24). В свете этой высшей истины открывается истинный, провиденциальный смысл «договора» (ведь «договор» все-таки имеет свое место, хотя Церковь всегда за «частью» прозревала «целое», - за договором – Завет, см. выше): факт возможности «заключения договора» свидетельствует для нас, христиан, с одной стороны, о неспособности падшего человека к более высоким и близким отношениям с Богом (человек не ведает о возможности близкого общения с Богом), а с другой стороны – о Любви Божией, пошедшей на заключение договора. В конечном же итоге договор («прими меня, отец, как одного из наемников твоих!») и свидетельствует только о Любви Божией, Которая не оставляет человека, и даже, при нечувствии человеком Присутствия Божия, допускает, по жестокосердию его, временно успокоиться и утвердиться ему вступлением во «внешние», договорные и «условные» отношения с Любовию Божией, - с той, однако, целью, чтобы человек увидел несвойственность Богу быть «законником», а также несвойственность ему самому - человеку – заменить в отношении к Богу принцип жажды, любви и верности на «договорную расписку». Итак, необходимо было открытие человеку истинного, высшего Общения – в Духе Отца Небесного. Договор, таким образом, – «познание греха» (Рим.3,20), и ему был свойственен институт «посредников» и «толмачей» - жрецов, ибо предполагались «условия», имелись в виду «гарантии» и были «две договаривающиеся стороны». «Но посредник при одном не бывает, Бог же – один» (Гал.3,20). Во Христе открылось, что нет больше – и никогда, на самом деле, не было - «двухстороннего паритета» на определенных конвенциональных «условиях» закона, который, якобы, должен исполнять человек, чтобы заслужить «гарантию» спасения, а есть только Промысел и Любовь Отца, есть только неприступное, но и всепроникающее, всеобъемлющее Царство Отца, в которое мы призваны Любовию и Благодатию, Царство, которое и есть Суд, и Суд – Страшный. Есть только одно Условие, у-Словие, и это у-Словие – причастие Логосу, и это Причастие - Христос. Наш «якорь» навечно брошен во «святом святых, за завесу, куда предтечей за нас вошел Исус» (Евр.6,19-20), и мы все – “сыны Бога через веру во Христе Исусе: ведь, крестившиеся во Христа, во Христа мы облеклись. Нет иудея и язычника, нет раба и свободного, нет «мужского» и «женского»: мы все – один, во Христе Исусе” (Гал.3,26-28).

Во Христе Исусе мы все – один Человек. И, как Человек, мы - царь и священник. Следовательно, вся Церковь – один Священник во Христе Исусе. Молитва Церкви – Христова, она – в Духе Отца, она «воздыхание неизреченное», “вопиющее: «Авва, Отче!»”. Если же она – Христова, то она есть молитва «о всех и за вся». “Каждая (…) молитва (Церкви), каждое «аминь» - от лица мира. Она «священник», и мир – ее «приход»” [18.593]. И если в лице Израиля весь падший мир сказал Богу свое последнее «нет!», то в лице Церкви вся тварь благословит Бога, говорит Ему: «Да!». Каждая молитва Церкви, следовательно, - от лица «египтян» и «востоков», от лица того «человека», которого «послал» Бог в «Египет». Ее молитва – от лица пещерных художников палеолита и строителей мегалитических святилищ, от лица тех, кто полетит за пределы солнечной системы, и тех, кто погружается на дно океанских впадин, от лица умирающих под обломками взорванных домов и от лица убийц и насильников, приведенных на смертную казнь и - под занесенною рукою палача – кающихся за миг до смерти. Ее молитва – за сменой научных парадигм, за гипотезой «антропного принципа» и за научными «гаданиями» о происхождении и устройстве вселенной или вселенных.

Всего мира, всего человека нечаянное чаяние объединил, завершил и исполнил в Себе и Собою Этот Малыш, в Котором старец Симеон, приняв Его на руки из рук Девы-Матери, увидел, - ибо отверз ему очи Дух Святой, - вечный Источник, Благословение и Смысл каждой жизни, всех жизней, - Жизнь нерушимую.

 

Библиография

1. Аверинцев С.С. Собрание сочинений. Под ред. Н.П.Аверинцевой и К.Б.Сигова. Переводы: Евангелия. Книга Иова. Псалмы. Пер. с древнегреч. и древнеевр. – К.: ДУХ I ЛIТЕРА, 2004. – 500 с.
2. Аверинцев С.С. Собрание сочинений. Под ред. Н.П.Аверинцевой и К.Б.Сигова. София – Логос. Словарь. – К.: ДУХ I ЛIТЕРА, 2006. – 912 с.
3. Афанасьев Николай, протоиерей. Церковь Духа Святого. – К.: Центр православной книги, 2005. – 480 с.
4. Бытие. Исход / Ветхий Завет. Перевод с древнееврейского. Российское Библейское Общество, 2007.
5. Генон Рене. Избранные произведения: Человек и его осуществление согласно Веданте. Восточная метафизика. – Пер. с франц. – М.: НПЦТ «Беловодье». – 256 с.
6. Генон Рене. Символы священной науки. Пер. с фр. Н. Тирос. – М.: Беловодье, 2004. – 480 с.
7. Генон Рене. Царь мира / Символика креста. Пер. с франц. – М.: Прогресс-Традиция, 2004.
8. Кассиан (Безобразов), епископ. Водою и Кровию и Духом. Толкование на Евангелие от Иоанна. Париж, Москва, 2004. Также 2001 год, "Грааль", Пушкино. 252 с.
9. Книга Исайи / Ветхий Завет. Перевод с древнееврейского. Российское Библейское Общество, 2004.
10. Мецгер Брюс М. Текстология Нового Завета. Пер. с английского. Библейско-Богословский Институт св. Апостола Андрея, 1996.
11. Мифы народов мира. Энциклопедия. Том 2. – М.: Советская Энциклопедия, 1988.
12. Паремейник XIII в., 142 л., без начала и конца. РГБ ф.304.I. N4
13. Праздничная Минея. 2-я типография Божидара Вуковича, Венеция,1538 г., 432 л.
14. Радостная весть. Новый Завет в переводе с древнегреческого. Изд. 3-е. М.: Российское Библейское Общество, 2005.
15. Сорокин Александр, протоиерей. Введение в Священное Писание Ветхого Завета. Курс лекций. Изд. 2-е, испр. – К.: ИЦ «Пролог», 2003. – 474 с.
16. Шмеман Александр, протоиерей. Введение в литургическое богословие. / СПб: Издательство «Библиополис», 2006. - 440 с.
17. Шмеман Александр, протоиерей. Водою и Духом. О таинстве крещения. – М.: Паломникъ, 2004. – 224 с.
18. Шмеман Александр, протоиерей. Дневники. 1973-1983 / Сост., подгот. текста У.С.Шмеман и др. – М.: Русский путь, 2005. – 720 с., ил.
19. Шмеман Александр, протоиерей. Евхаристия. Таинство Царства / Литургическое богословие. СПб: «Библиополис», 2006. - 440с.
20. Шмеман Александр, протоиерей. Исторический путь Православия. – К.: «Пролог», 2003. – 416 с.
21. Шмеман Александр, протоиерей. Сретенье / Воскресные беседы. Москва, 1993 г. – 248 с.

 

Примечания

• 1 Вечерня Рожества Христова. Стихера “на «Господи возвах»” второго гласа.
• 2 Новозаветные цитаты я привожу, взяв за основу т.н. Ватиканский кодекс – греческую рукопись IV в, которая по результатам многолетних текстологических исследований ученых-библеистов признана наиболее ценной, с точки зрения аутентичности, записью текстов Ветхого и Нового Заветов [10].
• 3 Известно, что географически Иерусалим находится на возвышенности, поэтому «возвели» («вознесли») можно истолковать и как просто «поднялись пешком из более низкой точки над уровнем моря в более высокую». Но «географическая» составляющая толкования есть всего лишь составляющая, и она не может исчерпать всей полноты значения рассматриваемых слов.
• 4 Надо заметить, что по новым русским переводам, имеющимся у меня под рукой (С.Аверинцева [1], Синодальный перевод (СП), перевод Российского Библейского Общества (РБО) [14]), в этом месте читается, что Мария и Иосиф «принесли в жертву» птенцов, а не «дали», как в оригинале и как согласовалось бы со славянским переводом.
• 5 И у Аверинцева, и в СП, и в переводе РБО в ст. 27 стоит «принесли», а не «ввели».
• 6 Тетраграмму в данной статье я буду писать так, как принято в библеистике – латинскими буквами: YHWH.
• 7 См. стихеру на литии (вечерня Христова Рожества): «Прииде бо Чаяние языком, прииде и спасе нас от работы вражия».
• 8 В синодальном переводе (СП) читаем: «Когда фараон упорствовал отпустить нас…»; в переводе РБО: «Когда фараон упорствовал и не отпускал нас…» [4]. Славянский перевод: «Егда ожесточе фараон не отпустити нас…» (Острожская Библия). Старопечатный текст вечерни Сретения: «Егда же ожести фараон не отпустити нас». Септуагинта, букв.: «ожестел», «одеревенел», стал жестким (σκληρός). Видим, что старые переводы позволяют более полно понять смысл исходного текста: фараон – марионетка в руках Божиих. По Божиему мановению фараон «становится деревянным», «жестеет»; для чего? Для того, чтобы не отпустить израильтян и, следовательно, чтобы явилась слава Божия в Исходе, а точнее – в Пасхе Христовой, «тенью» которой был Исход.
• 9 «Словом договор мы переводим евр. берит (переданное в греческой Библии как диатеке, а в церковнославянской – как заветъ» [4.127]. Нужно заметить, что хотя «завет» можно в каком-то отношении назвать синонимом «договора», всё же в целом «завет» намного глубже. И не случайно, что в христианской традиции как-то не принято заменять слово «завет» словом «договор».
• 10 Поэтому в стихах Исх.12,51-13,1, как они переданы в данной паримье, «день, в который Господь вывел сынов Израиля из земли египетской», следует понимать не «хронологически», а «онтологически»: этот «день» коренится в вечности Царства Божия и всегда присутствует, всегда является принципом жизни верующего.
• 11 Ирмос пятой песни канона Сретению.
• 12 Припев для левого клироса на девятой песне канона Сретению на утрене.
• 13 Перевод еп. Кассиана (Безобразова).
• 14 Курсив мой – Г.Н.
• 15 “Есть основания утверждать, что внутренняя неизбежность (…) идеи мессии (…) заложена в самой структуре религии Господа, требующего от Своего народа беспрекословной верности и особой «святости» на его историческом пути (особенно в будущие эсхатологические времена), недостижимых без вождя и проводника, без вмешательства сверхчеловечески сильного целителя, который обладал бы высшей мерой святости (…)” [2.305].
• 16 Маат – «в древнеегипетской мифологии богиня истины и порядка, считалась женой бога мудрости Тота» [11.86]. Миф практически всегда, независимо от того, как его понимало подавляющее большинство, является не только своеобразным «сказанием», но также и «шифром», за которым скрыты очень важные истины о месте человека в мироздании. То, что излагали мифы, непременно подлежало элитарному, эзотерическому раскрытию в символическом ключе, поэтому конечная «истина о маат» вряд ли исчерпывалась антропоморфной персонификацией. Согласно инициатической символике, маат – это принцип устройства и движения космоса, «истина» его.
• 17 В качестве примеров можно привести квадратные в плане основания т.н. пирамид древнего Египта, пирамид-жертвенников индейских цивилизаций Центральной Америки, Вавилонских зиккуратов, буддийского культового комплекса Боробудур, мавзолея Тадж-Махал в Индии, и др.
• 18 Подобную картину, с поправкой на «закат солнца», можно было бы нарисовать для объяснения присутствующего в греческих текстах Писания слов во мн.ч., обозначающих «запад».
• 19 Рене Генон: “Титул «Царя мира», понимаемый в самом возвышенном и в то же время самом строгом значении, прилагается, собственно, к Ману, вселенскому законодателю первозданных времен, чье имя, в той или иной огласовке, встречается у многих народов древности; вспомним хотя бы Мину или Менеса у египтян, Менва у кельтов, Миноса у греков. Впрочем, все эти имена вовсе не принадлежат какому бы то ни было историческому или легендарному персонажу; на самом деле они являются обозначением некоего принципа, космического Разума, который, будучи отражением чистого духовного Света, изрекает формулы Закона (Дхармы), соответствующие условиям нашего мира или бытийного цикла; Ману является в то же время архетипом человека, рассматриваемого в первую очередь как мыслящее существо (манава по-санскритски)” [7.252].

Новости | О нас | Фильмы и фотографии | Статьи | Молитвы | История

rus | eng