Зимнее письмо к другу

О небесном и о земном отечестве

 

Мир Вам и спасение от Христа Бога нашего, почтеннейший брат.

Ваш вопрос о «взаимном отношении между православием и патриотизмом» меня очень затруднил. Сначала мне хотелось просто уклониться от ответа, – и вот почему.

Первое. Для меня чувство любви к Родине явилось одной из подготовительных ступеней к принятию православной христианской веры. (Простите за то, что сразу начинаю с патетического выражения – «любовь к Родине»; слишком оно ответственно, но по ходу моих записок его придется повторять еще не раз.) Я не имею в виду путь к вере через некую общественно-политическую идеологию, называющую себя «патриотической», или же через этнографические увлечения. Примеры такого рода многочисленны, но у меня не было ни того, ни другого. Я могу говорить только о чувстве Родины, которое жило во мне с детства, и затем нашло свою высшую, полную, абсолютную реализацию в чувстве, а затем и в познании Бога. Итак, для меня эти две вещи оказались самым естественным образом связаны, и даже одна без другой невозможны. Но другие люди могут иметь совершенно другой опыт, и мои переживания будут им непонятны.

Второе. Вы, насколько я Вас знаю, – человек дела, причем дела, подчиненного высокому идеалу, религиозно и нравственно оправданного. Допускаю, что в ту самую минуту, когда Вы задали свой вопрос, у Вас не было цели составить некую «программу действий» или выбрать для себя «стиль поведения». Но удовлетворителен для Вас будет только ответ, который мог бы уже теперь лечь в основание церковной, общественной и личной позиции, а в свое время найти выражение в конкретных делах. (Правильно ли я Вас понял?) Но, думая о возможных действиях (церковных, общественных или личных), поневоле приходится примерять их на сегодняшнюю реальность. А наше время кажется мне очень неблагоприятным для честной и бескорыстной общественной деятельности (в том числе, и церковно-общественной). Другой же реальности мы в своем распоряжении не имеем: прошлое ушло, а будущие времена – еще не настали. Чтобы говорить о делах будущего, требуется пророческий дар; впрочем, даже и пророчества (вспомним Библию) обычно не содержат специальных практических указаний.

Вот, наконец, и третья причина моего нежелания. Написанное на эту тему хотя бы только русскими философами, писателями и церковными публицистами двадцатого века – представляет собою целое литературное море. И, прежде чем писать самому, следовало бы сначала перечесть и осмыслить написанное прежними поколениями. А это, само по себе, большой труд, практически непосильный для меня в настоящее время.

Вот такие соображения остановили меня перед вопросом, который Вы, мой добрый друг, так запросто мне задали. Я даже целенаправленно думать о нем не хотел, не то что – писать Вам.

Вернулся я к Вашей (теперь уже скажу – к нашей с Вами) теме благодаря… жестокой простуде, которая на неделю уложила меня в постель, да и по сей день еще далеко не отпустила. Мысли, которыми я теперь хотел бы поделиться, приняли приблизительные очертания именно в первые, самые тяжелые дни болезни, когда у меня не было физических сил ни писать, ни даже читать. Впервые за долгое время пришлось испытать состояние безраздельной вынужденной праздности. Тогда я почувствовал необходимость предложить хоть какие-то мыслительные задачи своей душе, чтобы не дать в ней место унынию, с которым моя слабая молитва не могла эффективно бороться. Признаюсь в этом со стыдом, ибо Вы по праву спросите: а много ли стóят праздные размышления, не приправленные молитвенной солью? Конечно, ничего не стоят. Но знаю, что в дни этих моих размышлений, вместе с другими верными христианами, и Вы, как обычно, обращались к благому Богу словами повседневной молитвы святого Василия Великого:

«…помышления исправи,
мысли очисти,
разум уцеломудри и истрезви,
и избави нас от всякия скорби,
зол и болезней, и душевных страстей,
и огради нас святыми ангелы Твоими,
яко да ополчением их соблюдаеми и наставляеми,
достигнем во единство веры
и в разум неприкосновенныя Ти славы…»

Мне хочется верить, что молитвы Церкви, а также и частные прошения помнящих и любящих меня, и для моего неплодного ума могут быть плодоносны… Во всяком случае, прошу Вас не оставлять молитвы, когда будете читать эти записки. И Дух-Утешитель, наставляющий на всякую истину, научит Вас отделить правое от ложного, и сохранит от заблуждения и соблазна.

* * *

Переходя к делу, еще раз вспомним святителя Василия Великого. В своих известных «Нравственных правилах» он учит, что на всякое рассуждение и на всякий поступок, требующий нравственного выбора, христианин должен иметь свидетельство в Слове Божием, т. е. в Евангельском учении Господа нашего Исуса Христа. Поищем и мы, что в Святом Евангелии, а также в Посланиях свв. апостолов, наиболее близко связано с предметом наших рассуждений.

Вы уже, конечно, вспомнили:

«Тогда Петр, отвечая, сказал Ему: вот, мы оставили всё и последовали за Тобой; что же будет нам? Исус же сказал им: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за мною, – в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых. И всякий, кто оставит домы, или братье, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Матфей, 19, 27-29).

Есть еще близкие по смыслу места в Послании к Евреям. Павел говорит о древних праведниках, праотцах израильского народа:

«Все сии умерли в вере, не получив обетований; а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться. Но они стремились к лучшему, то есть к небесному; посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил им город» (Евреям, 11, 13-16).

И далее, Апостол на примере древних укрепляет в вере своих собратьев: «…Итак, выйдем к Нему за стан, нося Его поругание. Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Там же, 13, 13-14).

Во всех приведенных местах ясно и недвусмысленно выражено одно и то же утверждение. Никакие земные привязанности не должны отвращать боголюбивую душу от устремления к грядущему Царствию. И блажен, кто оставит все такие привязанности, ради имени Исуса Христа, то есть, ради наиболее полного исполнения Его заповедей и для проповеди Его спасительного учения.

Следует ли из этого, что истинный ученик Христов не имеет отечества на земле? Кажется, что Апостол буквально это и говорит.

В собеседованиях с представителями радикально-протестантских течений (в частности, с баптистами) мне приходилось слышать: «Мы не имеем земного отечества». Они говорили как бы цитируя Павла. Какое-то особенное отношение к Родине, к «малой» или к «большой», представлялось этим моим собеседникам суетным излишеством, достоянием «ветхого человека», «язычника». Но мне показалось, что, кроме того, привязанность к Родине была в их глазах и чисто практической помехой устраивать свою жизнь там, где это удобно и благоприятно. Некоторые из них, при отсутствии всяких лирических чувств к России, с восторгом говорили о Соединенных Штатах Америки как о «земле обетованной», об идеальной стране, «построенной на законах евангельской веры» и потому процветающей.

Но если отказ от пристрастия к Родине, в глазах моих знакомых протестантов, был нормальным свойством христианина, то об отказе от семьи, от имения и прочего (о чем именно и говорит Евангелие) никто из них и не помышлял. Примеры такого рода в протестантских исповеданиях почти вовсе не встречаются. Это приводит к выводу, что те, кто исключают слово «Родина» из круга нравственных понятий, приводя в оправдание слова евангельской заповеди, на самом деле исходят не из чисто религиозных предпосылок, а имеют другие мотивы.

Но о протестантах я вспомнил лишь попутно. Полемика с каким-либо вероисповеданием не входит сейчас в мою задачу. Да здесь нет и предмета для полемики, ибо те представления, о которых я упомянул выше, не являются ни догматами, ни богословскими мнениями, и не являются обязательными для протестантизма вообще. Возможно, они характерны в большей степени именно для русских его приверженцев, ибо в России протестантская вера с самого начала своего проникновения рассматривалась как чужая, «иностранная», так что и те русские люди, что принимали ее, чувствовали себя в своем Отечестве почти иностранцами. Разрыв с религиозными и бытовыми традициями и обычаями предков должен был еще более усилить это ощущение.

Но на вопрос об отношении христианина к Родине не дается ответа и в православных катехизисах. И это, конечно, неслучайно.

* * *

В европейской, или выразимся иначе, средиземноморской цивилизации, с ее развитой политической жизнью, слово «Родина» с древнейших времен (самое позднее – с эпохи греческих полисов) является универсальной составляющей политических лозунгов. Оно используется для нравственного оправдания, для обеспечения массовой поддержки самых различных общественных инициатив. И используется с почти неизменным успехом. Этот немудреный прием побуждает человека, без особых материальных выгод, и вообще без личных мотивов, а часто даже вопреки им, добровольно повиноваться вождям, переносить лишения и труды, идти на смерть, и самому предавать смерти других людей, и при этом быть свободным от мучений ума и совести. Именем «Родина» в политической жизни обозначается некая нравственная сверхценность, которая вкладывается в сознание членов общества для сплочения и мобилизации во имя некоей цели. Под флагом «Родины» чья-то частная цель начинает осознаваться как цель общенародная или общегражданская.

И вот очень важное обстоятельство. Хотя об этом обычно не говорят открыто, подразумевается, что аргумент, скажем, «защиты» (варианты: «величия», «чести», «свободы», «процветания», «возрождения» и т. п.) Родины на весах совести перевесит другие нравственные доводы, в том числе и религиозные, или же способен существенно «подкрепить» их. И надо признать, что «в мире сем, прелюбодейном и грешном», точнее же, в политической сфере этого мира, слово «Родина» используется подчас для достижения самых низменных целей.

Вероятно, поэтому христианское нравственное богословие, в своих классических святоотеческих образцах, во избежание подмен, не использует понятие «Родины» в трактовке тех или иных сторон человеческого общежития.

Итак, стоит ли за словом «Родина», как за понятием политической фразеологии, объективная реальность? Кажется, мы уже почти согласны ответить: нет. Каждая общественная сила, поднимающая флаг «Родины», имеет в виду своё, особое. Даже одна и та же сила (правительство, партия, организация) в разное время, в разных обстоятельствах, может вкладывать различное содержание в один и тот же лозунг со словом «Родина». В этом-то и заключается его удобство. Скажем, девиз «борьбы во имя веры», который вот уже 1400 лет имеет очень многостороннее и многообразное применение в исламском мире, в условиях европейской культурной традиции – куда как менее «универсален», «удобен» и «эффективен» в использовании. Он бывает востребован и здесь. Но для того, чтобы такой лозунг приобрел господствующее или даже просто самостоятельное значение, нужны особые, специфические местные условия.

Даже сакральные православные монархии – Византия, а затем Московская Русь, которые приписывали себе провиденциально-космическое значение, не могли обойтись одним только лозунгом сохранения православия до конца веков, но нуждались и в «римской идее». А если говорить не о претензиях элиты, а о самосознании народа вообще, то для Руси, кроме того, всегда – с домонгольской эпохи и, частично, даже до наших дней – характерно очень острое чувство «святорусской земли», т. е. именно Родины, воспринимаемой под религиозным углом зрения.

Слово «Родина» поднимается как флаг не только во внутриполитической жизни. Еще более древним и всеобщим является использование его в качестве боевого клича в случаях внешней угрозы. Нередко применяется оно и для оправдания агрессии или национальной гегемонии (например, «Дёйчланд юбер аллес!»), но, похоже, потому что агрессия, особенно в своем начале, подпитывается чувством национальной ущемленности. Но победившей в агрессивных войнах и сложившейся империи нужны лозунги, способные примирить покоренные народы со своими завоевателями. И если продолжать использовать при этом патриотическую фразеологию, надо прежде наполнить слово «Родина» новым, более широким содержанием – вроде того, как с веками изменялось содержание понятия «римское гражданство».

Но, так или иначе, в «боевой ситуации» слово «Родина» звучит гораздо весомее, чем в мирной. Всегда можно понять, что за ним стоит. «Защита Родины» (берем в качестве первичного – «оборонительный» контекст) означает защиту национально-государственной независимости и целостности и национально-культурной идентичности, то есть, реально существующих вещей, которые объединяют членов того или иного территориального общественного союза (государственного, племенного и др.) поверх барьеров имущественного и социального неравенства, юридического неравноправия, религиозных разногласий. Под флаг «защиты Родины» встают все, кто готов жить и действовать в стране, свободной от внешнего господства, сохраняющей свою территориальную целостность и, в основном, свою культурную самобытность. В основном – в моем понимании это значит: в языке, письменности и в осознании своего историко-культурного наследия – именно как своего, независимо от субъективного отношения к его содержанию.

Наглядно иллюстрируют эту мысль удивительные явления официальной советской культуры 1940-х годов. После «безбожных» пятилеток, после безоглядно-жестокого уничтожения православных святынь, которые, помимо прочего, имели огромную культурную ценность, – в годы войны вдруг просыпается осознание этого наследия именно как своего, родного. Не буду говорить о знаменитой картине П. Д. Корина «Александр Невский», где святой князь-воитель стоит на фоне хоругви с ликом Христа. Корин – человек, сформированный старой, дореволюционной культурой. Но вот работа Кукрыниксов «Господин Великий Новгород» (1944): на фоне величественных стен Софии Новгородской – суетливые фигурки поджигающих храм немецких солдат. На переднем плане – поверженные в снегу скульптуры святых. Будто не взрывали на Руси перед войной тысячи храмов, не жгли икон, – сами, без всяких немцев. Фактическая достоверность картины тоже под вопросом, – но речь о другом. Для неверующих, официозно-коммунистических художников и стены собора, и фигуры святых – это уже не проявления «религиозного дурмана», как считалось бы десятью годами раньше. Это – символы Родины, ее истории, ее независимости, ее культурной самобытности. Даже само название полотна символично: оно отсылает нас ко временам обороны новгородцами северо-западных окраин Руси от ливонских рыцарей и шведов.

Обострение чувства Родины приводило к бессознательному воскрешению каких-то, может быть, детских впечатлений от церкви, таинственных ликов, торжественных слов. Именно потому что и храм, куда приносили в младенчестве, и бабушкина лампадка, и давно снесенные на чердак иконы, – это, даже для неверующего, были воспоминания о детстве, о родном доме, о самом светлом, чистом и дорогом. Это часть своей собственной и общей русской судьбы, которую надо сейчас защищать. А об истинной сути того, что является предметом воспоминаний, и о своем отношении к этой сути – будем думать после войны…

Примеры такого рода можно в изобилии найти и в истории других стран и народов. Я привел лишь близкие нам по времени и многим знакомые.

Я полагаю, что использование лозунга «За Родину!» в любой политической пропаганде – как оборонительной, так и агрессивной, как национальной, так и имперской, на митинге оппозиционеров и в программе государственной мобилизации – направлено именно сюда, в память человека о детстве, о материнской ласке, о родном очаге. Слово «Родина», через посредство самых светлых и трогательных воспоминаний, и даже через эмоции до-сознательные, вызывает наружу мощную энергию сопротивления тому, что воспринимается как угроза.

Впрочем, в нашу эпоху, когда европейская¹; цивилизация вступила в фазу сложения сверхгосударственных, сверхнациональных общностей и структур, лозунг «Родины» перестает быть столь универсальным инструментом манипуляции массами, как раньше. На протяжении уже более чем ста лет (в последние десятилетия – особенно интенсивно) в политическое сознание внедряются, на правах абсолютных «моральных ценностей», новые фетиши: «прогресс», «демократия», «права человека», «цивилизация». В этих условиях старый, традиционный флаг с надписью «Родина» чаще используется движениями, пытающимися сопротивляться господствующему процессу интеграции, или же – демагогически сыграть на соответствующих настроениях в обществе. Впрочем, мы видим, что такие движения повсюду в Европе находятся в оппозиции к существующим властям и не имеют больших надежд на руководящую роль в своих странах.

Европейский солдат теперь обычно участвует в военных действиях не от лица одной собственной державы, а в составе войск НАТО или «миротворческих сил» Организации Объединенных Наций. Можно было бы ожидать, что качестве образа «Родины» тут мог бы выступать идеал «европейской цивилизации». Но слово «цивилизация» (не говоря уж о «демократии» и «прогрессе») отвечает только рациональному мышлению; оно не может вызвать и малой доли тех глубоких переживаний, тонких ассоциаций – от младенчески-инстинктивных до религиозно-мистических – которые пробуждает одно слово «Родина».

В грядущих войнах европейский «рыцарь» XXI века пойдет на врага уже не под изжитым девизом «защиты» или «славы» Отечества, и тем более, не под знаком Креста, но под каким-то другим, который еще, может быть, ищут умы политиков и психологов. Но если даже они его ищут, боюсь, что он выйдет настолько блеклым и немощным, что его бессилие не удастся скомпенсировать даже военно-техническим превосходством. И уже по одной этой причине (кроме множества других) «рыцарь» будет обречен на поражение в поединке с «сарацином» или «гунном».

Итак, идущие в развитых странах процессы интеграции не отменяют того факта, что за словом «Родина» стоит определенная объективная реальность, не зависящая от политических, философских, и даже религиозных представлений. И эта реальность достовернее, чем любые политические или экономические цели, которые, действительно, не объединяют, а разъединяют людей. Живое чувство этой реальности, от природы свойственное (хотя и в разной степени) каждому, но в обычном состоянии безотчетное и приглушенное, обостряется в момент внешней угрозы. И тогда оно способно стать мощным стимулом к мобилизации общественных сил.

* * *

Но в каком же отношении к Евангелию находится то, о чем мы выше сказали?

Давайте, мой друг, сразу честно признаемся себе:

Мы с Вами очень хотим быть верными нашему Господу и Спасителю и каждому Его слову. Однако совесть наша не соглашается видеть какого-то отступления от духа Евангелия в том, что мы горячо любим свою Родину. И если бы нам кто-то «от Писания» доказал обратное, совесть нашу это не успокоило бы.

Так что же? Мы просто упрямо мечтаем соединить несоединимое, или же, напротив, чувствуем здесь какую-то реальную связь?

Давайте снова вернемся к тем словам Спасителя, которые мы привели выше. Они повторяются с небольшими разночтениями в трех Евангелиях – у Матфея, Марка и Луки. В начале нашей работы мы привели их по Матфею. Повторим еще по Марку и Луке:

«И начал Петр говорить Ему: вот, мы оставили все и последовали за Тобою. Исус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной» (Марк, 10, 28-30).

«Петр же сказал: вот, мы оставили все и последовали за Тобою, Он (Исус – С. С.) сказал им: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или детей для Царствия Божия, и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной» (Лука, 18, 28-30).

Все три варианта дополняют и поясняют друг друга, открывая новые грани смысла Христовых слов.

Когда в начале мы поставили их рядом с цитатой из Послания к Евреям, можно было подумать, что Господь говорит ученикам только о конечном воздаянии, в будущем веке, ничего не обещая в веке нынешнем. Но у Марка и Луки мы видим, что оставившие всё Христа ради – уже здесь, на земле, получат сторицею. Что имеется в виду? Без сомнения, речь идет о новом богочеловеческом союзе, несравнимо более крепком, чем любые другие общественные связи, – о Церкви Христовой, о духовном братстве во Христе. Через Церковь, каждый ее член имеет отцов, братьев, друзей по духу, ему открыты их дома, на земле разных стран, среди разных народов он встречает братский привет и сочувствие. Более того, он связан молитвою с сонмами святых, и тоже через это получает многообразные Божии благодеяния уже в земной жизни.

Итак, сокровищница этих благих даров есть Церковь, Тело Христово, пребывающее на земле. Но Церковь в мире существует в виде поместных общин разного уровня. И первый уровень христианского братства, через которое получит последователь Христов обещанные ему воздаяния, составляют те христиане, которые живут рядом, являются сынами одного народа, одной культуры. Чем более тесно они связаны соседством, повседневным общением и взаимопомощью, тем вернее брат-пришелец найдет в их среде кров, пищу, содействие в других своих жизненных нуждах. Это именно они будут молиться вместе с ним и о нем; они будут его первыми сотрудниками в христианских добродетелях и, следовательно, первыми попутчиками в Небесный Град.

Местные общины, а не отдельные обособленные личности, и были той аудиторией, к которой обращался Павел своими проповедями и посланиями. Итак, изначально, в принципе, Евангельское слово ни в коей мере не отрицает союз людей по национальному и территориальному признаку, но преображает его, ставит на совершенно новую духовную основу и выводит на уровень кафолического церковного единства.

Тем самым и понятие Родины отнюдь не отрицается, не упраздняется. Исключается лишь злоупотребление им, превращение его в ложный кумир, – т. е. противопоставление своего племени и своей земли другим племенам и странам, национальная кичливость, попрание заповедей веры и нравственности «во имя Родины».

Когда Апостол говорит: «не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего», это свидетельствует о готовности пожертвовать всем ради Царствия Христова, но не означает, что он – человек без Родины, без гражданства, без социального статуса, и не говорит о его равнодушии к религиозной и культурной традиции своего племени. Все, что мы знаем о Павле из книги «Деяний» и из его собственных посланий, убеждает в противоположном.

Павел везде осознает себя как полноценный и ответственный член общества на всех его уровнях: потомственный римский гражданин, верноподданный императора, свободный человек, живущий трудом своих рук, ревностный патриот Израиля, свидетельствующий о своей пламенной, до самопожертвования, любви к соплеменникам. Но всё это, без сомнения, подчинено и служит одной главной, конечной цели – спасению человечества во Христе.

«Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть израильтян, которым принадлежат усыновление, и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетование; их и отцы, и от них Христос по плоти, Сущий над всем Бог, благословенный во веки, аминь. (…) Итак, спрашиваю: неужели Бог отверг народ Свой? Никак. Ибо и я израильтянин, от семени Аврамова, из колена Вениаминова» (Римлянам, 9, 1-5; 11, 1).

Что это, как не патриотизм? Но патриотизм, преображенный и обращенный в вечность, в грядущее Царство, куда евреи призваны войти не иначе, как вместе с уверовавшими во Христа из всех других народов земли. Читаем на этих же страницах:

«Здесь нет различия между иудеем и эллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его. Ибо «всякий, кто призовет имя Господне, спасется»» (Римлянам, 10,12-13).

Итак, из посланий Павла мы узнаем, что любовь к Родине и родному народу заключается не в их восхвалении, не в противопоставлении другим странам и народам, а в предельной ответственности перед Богом и совестью за судьбы своего народа и отечества, в готовности пожертвовать не только жизнью, но даже собственным спасением, ради спасения во Христе ближних: в первую очередь, «братьев, родных по плоти», – но, безусловно, не только их.

При таком понимании, патриотизм христианина находит для себя твердое свидетельство в Слове Божием, и не только у Апостола, но и в словах Самого Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоанн, 15, 13). И пусть нас не смущает, что веками эти слова, в дежурном порядке, повторяют полковые священники, капелланы и пасторы в армиях всех христианских государств, подчас отрывая от самой цели Христова благовестия, и пытаясь приспособить к «выполнению текущих боевых задач».

Ибо верный ученик Господа не забудет и того, что сказано прежде: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас» (там же, 15, 12), и, следуя Павлу, будет стремиться к тому, чтобы всяким делом и всею жизнью, даже до конца (Иоанн, 13, 1), возлюбить ближних как по роду и по Отечеству, так и по всемирному человеческому братству.

…Жительница одного города на Волге, переводчица с немецкого, рассказала мне, что в их город каждое лето приезжает из Германии старик, который после окончания войны провел здесь четыре года в русском плену. Почему? Он охотно отвечает. Потому что материнское милосердие к пленнику русских женщин, у многих из которых на той же войне пали мужья и сыновья, – это самое святое и чистое воспоминание в его жизни. Ради того, чтобы еще раз мысленно пережить это, он снова и снова возвращается на волжские берега.

* * *

Однако вернемся и мы – к тем словам Евангелия, с которых начали свое рассуждение.

«Петр же сказал: вот, мы оставили всё…»

Не имеется ли здесь в виду, что необходимо полностью совлечь с себя, подобно апостолам, все привязанности земные, – и лишь тогда возможно будет реально обрести то, что обещает Господь апостолам? Что чувством особенной любви к Родине, как и семейными, родственными, социальными предпочтениями, для того и надо пренебречь («оставить» их), чтобы потом сторицею обогатиться новой, преображенной любовью к человечеству?

Для понимания диалога между Петром и его Божественным Учителем надо иметь в виду, что Петр говорит сообразно своему начальному, еще далеко не полному пониманию миссии Учителя. Его, как и других, пока еще привлекает к Исусу, по большей части, невиданная сила чудотворений. Христос же применяется к уровню учеников, чтобы постепенно возвести их на новые высоты, и поэтому лишь отчасти, намеком, уподоблением приоткрывает то, что будет открыто в полноте гораздо позднее.

Словами: «мы оставили всё», Петр, с обычным для живой разговорной речи преувеличением, хочет сказать: «Мы оставили свою повседневную работу, от которой питаются наши семьи, и вот, целыми днями и неделями ходим за Тобой». Ибо до самого дня Пятидесятницы, когда Св. Дух, сойдя в огненных языках, облек апостолов Божественной силою на дело всемирной проповеди, – до того самого времени они не покидали совершенно и бесповоротно своих домов, семейств, занятий, не отказывались от своего определенного общественного статуса и т. д.

Когда мы читаем, как Господь, отвечая на вопрос богатого юноши, как ему получить жизнь вечную, предлагает раздать всё имение свое нищим и следовать за Ним, мы можем подумать, что это было обязательным требованием для каждого, вступающего в общество Его учеников. Однако среди них мы видим и людей богатых, и членов семей высокопоставленных лиц, снабжавших общину средствами из своих значительных состояний. Обязательное требование «не брать с собою ни золота, ни серебра, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» относится к посылаемым специально в проповедническое путешествие, и именно на время такого путешествия. При этом Христос имеет ту цель, чтобы ученики, целиком возложив надежду на одного Бога, увидели на деле плоды своей веры и говорили от живого опыта веры, а не лишь с чужих слов.

Если бы полный отказ от имений и оседлости был абсолютным требованием даже для относительно узкого круга апостолов, то уже одно это вызвало бы на них немедленное гонение, ибо подрывало сбор с населения податей – как в пользу римских властей, так и местных. Между тем, Господь определенно повелевал ученикам платить дани, во избежание соблазна (Матфей, 17, 24-27). (Так же, как и откупщикам даней – мытарям – людям крайне неуважаемого в обществе промысла, Он давал надежду спасения, не требуя, чтобы кто-то из них отрекся от своего занятия.)

«Всё» – апостолам еще придется оставить. Опыт общности имущества, хотя, вероятно не очень долгий, будет еще применен в жизни христианской церкви в Иерусалиме. Но если для всей массы уверовавших это останется лишь попыткой, проблеском нового, как бы неземного, образа жизни, то для самих апостолов, в их дальних и многолетних странствиях, неимение постоянного жилища и привычка довольствоваться лишь пищей настоящего дня, равно как и повседневная готовность к смерти, – станут уже постоянным правилом. Но это еще далеко впереди. А пока, воспитывая их, как детей, Божественный Учитель помалу приучает их к будущим трудам.

После Воскресения Господа ученики на недолгое время вернулись в Галилею; и здесь мы снова видим их за привычным делом – рыбной ловлей. Значит, их дома, лодки и снасти – все это сохранялось за ними, пока они ходили за Учителем. Даже и в гораздо более поздние времена, довольно близкие к нашим, человек традиционного общества, живший у себя на родине, был членом многочисленного родового коллектива, связанного узами совместного пользования землей и другими угодьями, повседневной трудовой и бытовой взаимопомощью. В то время, когда апостолы слушали проповеди Христа и, посылаемые Им, ходили возвещать Его пришествие «овцам погибшим дому Израилева», круг ближних и дальних родственников брал на себя заботу о членах семей учеников. Вполне вероятно, что эту заботу родные несли с охотой, ибо сами были свидетелями многих чудес Господа Исуса, и так же, как апостолы, «надеялись, что Он есть Тот, кто должен избавить Израиля» (Лука, 24, 21).

Ходя без запаса одежды и пищи, апостолы при этом ходили по своей родной земле. Маленькая Палестина была переплетена родственными узами и наследственными традициями гостеприимства; человек был на виду, вместе со всей своей семьей и родословной. Если кого не знали лично, о том можно было узнать по людской молве. Огромное значение имел авторитет старших. Многочисленные толпы людей, целыми днями напролет ходивших за Исусом, или же одновременно обращенных проповедью апостолов (пять тысяч, «кроме жен и детей» – Матфей, 14, 21; четыре тысячи – Матфей, 15, 38; около трех тысяч – Деяния, 2, 41), – кроме непосредственного действия благодати, могли быть привлечены еще и тесными связями внутри общества. Обращение старшего в роде влекло за ним младших сородичей, за одним уважаемым жителем селения были готовы последовать десятки его соседей. Прочные в древности у всех народов, у евреев эти связи, как известно, были особенно крепки – в силу самóй исключительности той общей исторической цели, которую четко ставил перед народом его Закон, а также – приобретенного опыта жизни в рассеянии, среди иных племен.

«…Я носил вас на орлиных крыльях, и принес вас к Себе. Итак, если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов: ибо Моя вся земля; а вы будете у Меня царством священников и народом святым» (Исход, 19, 4-6).

При чтении Евангелия нельзя ни на минуту забывать, что оно возвещалось в среде народа, который более тысячи лет приучался к мысли, что главное условие его существования – это хранение Закона, данного Богом чрез Моисея. Новый Завет возвещался непосредственно на земле Ветхого Завета, в тех местностях, городах, долинах, на тех горах, которые связаны с памятными событиями ветхозаветной истории. Эта земля была воспета в псалмах, пророческих речениях, что позволяло современникам узнавать в событиях земной жизни Господа Исуса исполнение предсказанного за много веков. Возьмем примеры, памятные каждому, читавшему Евангелия:

«…Должно родиться Христу…в Вифлееме Иудейском; ибо так написано через пророка: «И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных; ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля» (Матфей, 2, 4-6; Михей, 5, 2).

«И, оставив Назарет, (Исус – С. С.) пришел и поселился в Капернауме приморском, в пределах Завулоновых и Неффалимовых, да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: «Земля Завулонова и земля Неффалимова, на пути приморском, за Иорданом, Галилея языческая, народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет» (Матфей, 4, 13-16; Исаия, 9, 1-2).

Палестина, которую мы называем Святой Землей, за века до Рожества Христова уже была Святой Землей для живших в ней иудеев, но ее святость они воспринимали иначе, чем мы: более остро, живо, осязательно, ибо эта земля была дана Богом их праотцам, и представляла собою в их понимании вечное священное наследие возлюбленного Им народа. Сами события израильской истории воспринимались как откровения, деяния, «явления силы» Бога в избранном народе.

«В исхождении Твоем, Господи, от Сеира,
когда Ты шел с поля Едомского,
тогда земля тряслась,
даже небо источало росу,
и облака проливали воду,
горы таяли от лица Господа Бога,
и этот Синай – от лица Господа Бога Израилева…»

Походы израильтян по земле Ханаанской называются «исхождением Господа», их победы в кровопролитных битвах – «славой Господа». Приведенные здесь слова победной песни пророчицы Деворы (Судей, 5, 4-5; ср. Пс. 67, 8-10) через века с новыми вариациями повторялись в псалмах, песнях, напоминались в проповедях пророков. Грозные интонации боевых песен сменялись радостными словами мирного благодарения, но смысл оставался прежним.

«Во исхождении Израиля от Египта,
дома Иакова – из народа иноплеменного,
Иудея стала святыней Его,
Израиль – владением Его (Бога – С. С.).
Море увидело, и побежало,
Иордан обратился вспять.
Горы взыграли, как бараны,
И холмы – как ягнята овечьи…» (Пс. 113, 1-4).

Свята земля, в которой обитает и чудесно действует Бог – Создатель и Господь мира. Земля, сердце которой – есть единственный в целом мире Храм Бога Живого!

Это своеобразно проявлялось даже вне специально-религиозной сферы. Характерно, в какой манере библейская поэзия любовно повторяет названия гор и долин Палестины. Ее сравнения, неожиданно для нашего восприятия, географически-конкретны:

«Волосы твои, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской» (Песнь песней, 4, 1).

«…Вид его подобен Ливану, величествен как кедры» (Там же, 5, 15).

«Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим» (Там же, 6, 4).

«…Глаза твои – пруды Есевонские, что у ворот Батраббима;
нос твой – башня Ливанская, обращенная к Дамаску;
голова твоя на тебе, как Кармил…» (Там же, 7, 5-6).

То, что певец «Песни песней», желая выразить всю силу восхищения красотою Возлюбленной, привлекает для этого, одно за другим, имена дорогих мест родной земли, больше говорит нам об отношении древнего израильтянина к Родине, чем показывает красоту Невесты. Кажется, что он любит свой край так же как невесту, ощущает его как живого человека. Но корни этого отношения – религиозные. Приведу известное место из Псалтыри, которое, как мне кажется, дает ключ к пониманию указанной особенности библейской поэзии:

«О, что столь хорошо и что прекрасно, как жить братьям вместе! (…) Как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские, ибо там заповедал Господь благословение и жизнь на веки» (Пс. 132, 1, 3).

Пророк здесь прямо объясняет, почему он хочет уподобить братскую любовь влаге, которую облака приносят со стороны заснеженного Ермона, чтобы оросить ею возделанную людьми Иерусалимскую округу. Не только потому, что благовременный дождь – отрада земледельца, но еще и потому, что посылает этот дождь (или росу) Господь, на веки благословивший священную землю Палестины. Благоговение перед Божиим промыслом, даром которого была каждая гора, долина, река, каждый луч солнца и каждый дождь, сходящий на Землю Обетованную, отпечатлелось в поэтическом языке и сказалось даже в тех произведениях, которые не имеют прямой религиозной направленности.

Необходимо, однако, отметить, что радость обладания Божиим наследием в религии Израиля уравновешивалась постоянными напоминаниями о том, что евреи – лишь пришельцы в этой Святой Земле.

«Странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои» (Пс. 38, 13).

«Пришелец я на земле: не скрой от меня заповедей Твоих» (Пс. 118, 19).

Когда в «Послании к Евреям» апостол Павел приводит в пример предков Израиля, проведших жизнь в странствиях в поисках Земли Обетованной, и до конца дней бывших «странниками и пришельцами», он продолжает давнюю традицию. До него это постоянно напоминали своим соотечественникам пророки. Скажем, Иеремия ставит в пример соотечественникам уважаемый род потомков Ионадава, которые в память своего «пришельчества» продолжали жить в шатрах даже многие века спустя после своего поселения в Палестине (Иеремия, 35, 1-19). Смиренное ощущение зыбкости всякого земного порядка побуждало иудеев видеть в самых простых повседневных вещах и делах не обыденность, а чистую, никак человеком не заслуженную милость Творца, которая завтра может быть отнята. И это делало восприятие родной земли и всех ее даров особенно благодарным и трепетным.

Итак, чувство Родины для библейского мировосприятия не только естественно, но выражено в нем с необычайной, исключительной силою.

Приведенные выше стихи песен и псалмов, слова множества других подобных песен – молитвенных, эпических, свадебных – звучали в Палестине повсюду; они жили не только в памяти, но в самом сердце народа. И галилейские рыбаки, непосредственность чувств, порывистый нрав, горячность сердца которых мы наблюдаем на страницах Евангелия, – надо полагать, обладали живым чувством любви к родной земле не в меньшей степени, чем их сородичи и соседи. Обращаясь к этому чувству, Господь обещает им будущее воздаяние в очень конкретном выражении:

«Вы… сядете на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых».

Колена, т. е. племена, составлявшие израильский народ, каждое из которых считалось потомством одного из двенадцати сыновей праотца Иакова, – имели свои, издревле закрепленные за собой, части Палестины. Применяясь к духовно незрелому, еще вполне ветхозаветному, разумению учеников, Христос обещает, что дарует им начальство над землей избранного Богом народа.

Это обещание имеет историческую параллель: 3-я книга Царств повествует о том, что царь Соломон, сын Давыдов, назначил «двенадцать приставников над всем Израилем (выражения: «весь Израиль» и «двенадцать колен Израилевых» равнозначны – С. С.), и они доставляли продовольствие царю и дому его» (3 Царств, 4, 7). Господь Исус, считавшийся, по мнимому отцу своему Иосифу, потомком царя Давыда, прямо называл слова Писания о Соломоне пророчеством о Себе Самом (Матфей, 22, 43-45). Подобно тому, как Соломон, провозглашенный царем, был символически посажен верхом на мула, принадлежавшего отцу, (3 Царств, 1, 33), под ликующие крики народа, так и Исус въехал в Иерусалим на молодом осле под возгласы: «Осанна Сыну Давыдову!»

Простодушные ученики-рыболовы и видели в нем настоящего, законного царя из рода Давыда, династия которого, как они верили, по воле Божией будет царствовать над Израилем до скончания века. Нафанаил, которого Исус называет «истинным израильтянином», так прямо без обиняков и высказал Ему при первой встрече: «Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев!» – конечно, в меру своего понимания, каким должен быть истинный царь (Иоанн, 1, 47). Став спутниками будущего Царя, ученики, как когда-то соратники Давыда, вполне могли надеяться, что Царь, когда примет царство Израильское в Свои руки, возвысит и Своих друзей, повсюду следовавших за Ним. Господь смирял эти мечты о первенстве терпеливыми разъяснениями и личным примером, изгоняя из их сердец властолюбивые или тщеславные наклонности.

«Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть бóльшим между вами, да будет вам слугою, и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Марк, 10, 42-43).

Но для раскрытия нашей темы очень важно подчеркнуть: с начала и до самого конца Своего земного служения, в проповеди и в делах Христос самым активным образом использует «гражданско-патриотические» ассоциации, способные привлечь и вдохновить «истинных израильтян».

Подведем итог наших наблюдений. Культура израильского ветхозаветного общества была той плотью, в которую промысел Божий влил обновленную кровь, вдохнул новую жизнь, «вложил сердце новое» (Иезекииль, 36, 26). Христос пришел поистине «не разорить Закон, но исполнить» (Матфей, 5, 17). Не уничтожить лучшие из устремлений «подзаконного» человека, а придать им совершенно новую силу, открыть для них ранее неизвестные горизонты, обогатить полнотою познания Божией воли о мире.

Возводя уверовавших в Него от земли на небо, Господь не разрушает ступеней лестницы, ибо по ним будут подниматься всё новые поколения. Одна из этих ступеней – любовь к земному Отечеству, от которой мы восходим к любви более высокой, к желанию Отечества небесного. Поэтому опыт библейского мироощущения, преображенный и возвышенный в Новом Завете, для христианства всегда остается чрезвычайно дорог во всей своей целостности.

* * *

Как любовь между людьми проверяется их реальными отношениями, так и любовь к Родине выражается не в заявлениях и лозунгах, а в повседневных делах. Любящий родную землю и живущих рядом с ним видит свой долг, а при этом находит и удовольствие в том, чтобы сберегать, благоустраивать и нравственно улучшать жизнь на этой земле. В разные периоды истории стран и обществ условия для такой деятельности бывают более или менее благоприятны. Иногда они очень неблагоприятны. Но осознающий себя должником перед своей Родиной, перед воспитавшей его культурой, а если он член Церкви, – то и перед своей поместной церковью, всегда ищет и узнаёт людей, которые разделяют с ним это осознание и желают соответственно ему действовать. Подлинная любовь к Родине – всегда общественна.

Напротив, отказ от признания своего первоочередного нравственного долга перед своей родной национально-культурной средой – свидетельствует об индивидуализме и безответственности. Кроме того, как мы видели, такую позицию нельзя всерьез считать христианской уже потому, что она свидетельствует о непонимании самого языка, на котором обращается к нам Евангелие.

Деятельная любовь к Родине формирует созидательные человеческие связи, скрепляя общество не силой принуждения, не экономической выгодой, а любовью к красоте и бескорыстным творческим желанием. По этому принципу, (причем, как уже говорилось выше, часто не осознаваемому) могут понимать, высоко ценить, поддерживать друг друга люди самых разных занятий, разного образовательного уровня, разных религиозных традиций. И, хотя в человеческие отношения всегда вторгается наша наследственная греховная страстность, – сам бескорыстно-творческий характер сотрудничества, или даже простого сочувствия, на основе общей любви к Родине, в некотором смысле являет нам подобие Христовой, божественной любви.

Здесь кроется великая, драгоценная возможность. Но реально направить такое сотрудничество ко Христу, оцерковить его, может только Божественная благодать, содействующая доброй воле и усердию новых апостолов. Преображение творческой энергии, одушевленной любовью к земному Отечеству, в воссоздание Церкви как начатка небесного Града, среди разных народов и обществ, разных культур, – вот апостольская задача для грядущей эпохи, когда Церкви предстоит в точности выполнить дело, предначертанное ее Божественным Основателем:

«И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Матфей, 24, 14).

Надо начинать на местной, домашней почве, с самого малого, чтобы впоследствии эти никому не видные малые труды, неслышные тихие молитвы – выросли во вселенское дело благовестия. И нам, русским христианам, на этом пути предлежит задача христианского собирания, восстановления России. А дело пусть будет у каждого – свое, сообразное его дарованию, но в каждом случае – осознаваемое не только как дело личного спасения, но и как действие Самого Спасителя Бога через нас. Да-да, именно так, как древние израильтяне видели Бога, действующего, ходящего, сражающегося вместе с ними. Но только понятие о Боге и о действии Его в мире пусть будет у нас не ветхозаветное, но – евангельское. Об этом нам постоянно приходится – и еще много раз придется – напоминать самим себе.

* * *

Если обратиться к историческим примерам, то русский православный патриот по привычке легко выстраивает в памяти следующий ряд. Александр Невский. Преподобный Сергий, предсказывающий князю победу над татарами. Пересвет в монашеском клобуке на скаку поражает копьем Челубея. Патриарх Ермоген с Мининым и Пожарским. Следом – например, лесковский «очарованный странник» отец Измаил, мечтающий надеть вместо рясы послушника «амуничку», чтобы «непременно за народ помереть»…

Но… давайте, остановимся. Не будем начинать именно с такого ряда примеров. Потому что ситуации, выдвинувшие их, достаточно однородны. Это ситуации «войны с неверными», где христианская мотивация переплетена со всякой другой так тесно, что расплести бывает очень трудно. Ведь из этого сплетения и выводят вдруг, что держава православного царя, «которого сам антихрист бояться будет», есть абсолютная ценность, некая «священная тайна» русского православия!

Несомненно, упомянутые в списке замечательные герои русской истории, – наша национальная слава. И эти святые – действительно, наши заступники и молитвенники. Но чтобы понять их лучше, позвольте начать с других примеров, которые здесь могут показаться парадоксальными.

Преподобный Алексей, молодой римлянин из богатой семьи, покинувший, Христа ради, родителей и отечество, после многих лет, проведенных на чужбине, в нищете, в крайнем унижении, и в непрестанной молитве, – возвращается в родной дом. И здесь умирает на конюшне, никем не узнанный до самого часа кончины. Ради того, чтобы родители и невеста до конца познали тщету земных надежд, и получили, вместе с ним, великое утешение у Христа.

Мария Египетская из мира, где вся молодость ее была переполнена грехом, уходит в безводную пустыню – очиститься в непрестанном страдании. И здесь, после 47-ми лет терпения в подвигах, впервые встретив человека – старца Зосиму – сразу обращается к нему с вопросом: «Скажи мне, отче, как живут христиане ныне? Как – цари? Как – святые церкви?» И он в простоте сердца отвечает: «Молитвами вашими святыми, Бог даровал крепкий мир». И просит ее еще усилить молитву обо всем мире…

Преподобный Симеон Столпник, сорок лет не сходя со своего столпа, непрестанно воздевая руки к небу под палящим солнцем и под холодными дождями, участвует в судьбах тысяч людей, отвечает на смиренные вопрошания царей, и приводит к Христовой вере и миролюбию воинственные племена бедуинов. Очевидцы говорят, что бедуины и теперь, через полторы тысячи лет, приходят к остаткам Симеонова столпа со всеми своими горестями и болезнями…

Исаак Сирин, который по причине людского жестокосердия бежал с епископской кафедры в горы Хузистана, и здесь к старости ослеп от непрестанного молитвенного плача, оставляет потомкам образец проникновенной молитвы о Церкви, о человечестве, и о всех созданиях, живущих на земле.

…Но вот и пример из истории русской святости. Престарелый игумен Макарий во время набега захвачен в татарский плен. Видя его просветленную кротость и смирение сердца, наверное, не понимая, но чувствуя живущую в нем благодать Духа, хан Улу-Махмет в удивлении говорит: «Если бы другие русские были, как ты, я никогда не решился бы с ними воевать». И отпускает его, позволив вывести с собою из плена еще сорок христиан.

За тысячу лет до прп. Макария Желтоводского, совсем в другой стране, в Африке, такое же впечатление произвел на короля вандалов святой Павлин, епископ Ноланский, продавший себя в рабство варварам вместо плененного юноши – единственного сына бедной вдовы…

Вместе с ними, в обителях праведных, в радости предстоят лицу Божию и князь Александр, и Сергий, и Ермоген. Дух истинных Христовых святых, во все века, во всех народах, – один. Все они учат нас истинной любви и к Богу – и к ближним, к Небесному Отечеству – и к земле, которая вскормила их. И смысл их подвига всегда один и тот же – уподобление Христу.

Пусть Христос, дивный во святых Своих, небесный Человек и Бог, сошедший на землю, будет единственным Владыкой нашего ума и сердца. Помолимся же о том, чтобы Он всегда был с нами в трудах каждого дня, чтобы вместе с нами шел дорогами родной нашей России, неся живущим в ней Евангелие вечной радости, – до того самого дня, когда Его глас от всех концов мира созовет странников и пришельцев земли в святое, радостно-желанное Отечество.

* * *

На этом кончаю свое пространное послание к Вам, дорогой брат. Простите меня, в чем вольно или невольно я погрешил, размышляя над Вашим вопросом. Благодарю Вас за него, а также и за ваши святые молитвы о мне, грешном. Прошу и далее неустанно молиться о подобных мне грешниках, и о святой матери нашей – Церкви, и о всем земном мире, который в своих скорбях «ожидает откровения сынов Божиих» (Римлянам, 8, 19). Желаю Вам в мире и благих делах встретить грядущий светлый праздник Рождества Господа нашего Исуса Христа.

---

 
 

Примечания:

^ Это название применяется условно. Можно выразиться иначе – «цивилизация белого человека», включающая в настоящее время, с некоторыми оговорками, и Японию.

^ Слова из «пророчества», которое приписывают одному недавно канонизированному старцу, из только что изданной «по архиерейскому благословению» брошюры.

Новости | О нас | Фильмы и фотографии | Статьи | Молитвы | История

rus | eng