Предисловие
1 июля (18 июня по ст. ст.) - Празднование Боголюбской иконе Пресвятой Богородицы.
Боголюбская икона Царицы Небесной относится к числу наиболее древних русских чудотворных икон. Она написана в 12 веке, вероятно, для храма Покрова на Нерли, который тогда был домовой церковью великого князя Андрея Боголюбского. Впоследствии эта икона принадлежала существовавшему на месте древней княжеской усадьбы Боголюбову монастырю. Особенно она прославилась во время чумы 1771 года. После того, как ее пронесли крестным ходом вокруг охваченного смертоносной эпидемией Владимира, никто больше не умер, и сама эпидемия в считанные дни прекратилась. События 1771 года послужили установлению празднования Боголюбской иконе и в Москве. Именно в память об ужасах чумы и об избавлении от них Божиим милосердием - в этот день богослужение на старообрядческом Рогожском кладбище совершалось с особой торжественностью, при непременном сборе всего служащего в Рогожских храмах клира. До нашего времени от традиции праздника сохранился только обычай совершать после литургии молебен Пресвятой Богородице.
Мы помещаем здесь рассказ нашего постоянного автора Петра Епифанова, содержание которого связано с чудотворной иконой Владычицы Богородицы Боголюбской. Рассказ "Странники под куполом осеннего неба" включен в одноименную книгу П. Епифанова, которая, как мы надеемся, в скором времени выйдет в свет в петербургском издательстве "Воскресение".
СТРАННИКИ ПОД КУПОЛОМ ОСЕННЕГО НЕБА
Пётр Епифанов
Наш автобус стоял на месте второй час.
Большинство мужчин давно уже вышли из салона – покурить и заодно узнать, в чем состоит поломка; молодые мамы воспользовались случаем сводить детей в кустики; девушки прогуливались вдоль обочины с кавалерами, потягивая пиво из баночек… А я все сидел, томясь от лучей солнца, припекавших сквозь стекло. А ведь выйдешь на улицу, и это солнце уже не согреет под порывами холодного ветра; легко одетому человеку десяти минут хватит, чтобы заполучить простуду. Для меня, с моим некрепким здоровьем, самая опасная пора. Но надо же хоть малость вдохнуть свежего воздуха (относительно, конечно, свежего, – на Владимирской-то трассе!) и напоследок порадовать глаз еще не угасшими красками золотой осени. Да, в самом деле, спросить, долго ли простоим.
У дороги был разведен костер, рядом лежало много черных промасленных железок. Я ничего не понимаю в технике, но тут уж ясно, что починка будет нескорая. Из разговора, который вели между собой и с другими мужчинами двое наших водителей, – ивановские, оба лет за пятьдесят, – я расслышал вот что. Что здесь место вообще поганое: в этой округе живет полным-полно цыган, и лет десять ли, двадцать ли назад сшибла машина насмерть одну старую цыганку-гадалку. И она, говорят, перед тем, как помереть, прокляла это место. С тех пор тут и бьются, и ломаются каждый день. Вот, мол, что хотите, то и думайте, а мы и когда вчера сюда, в Москву, ехали, – именно здесь поломались и простояли полдня. Есть от колдунов одно известное средство – матом ругаться что есть силы. Только здесь почему-то не помогает, – видать, уж больно накрепко закляла старуха…
Я оглянулся на наш автобус. Там, в Москве, когда я вбежал на платформу автостанции за полминуты до отхода, помню, еще мелькнула мысль: «Мерседес», гляди-ка, красавец какой. Хоть, может, и не с иголочки, но элегантен, ничего не скажешь. Эдаким буржуазным транспортом ивановский пролетариат ездит теперь на заработки в столицу!» Однако теперь, чуть приглядевшись, я обнаружил, что железо во многих местах проржавело до дыр, наспех зашпаклеванных и замазанных белой эмалью. И, если спереди автобусу придавало щегольской вид большое, выпуклое, чисто вымытое переднее стекло, то заднее окно было наглухо заклепано жестью. «Эх, дорогой, – подумал я. – В родной Германии тебя уже давно списали по инвалидности, зато в Россию отправили нарядным женихом, парнем хоть куда. Ивановский мужик неутомимо латает твои дыры, чинит тебя в дороге у костра, как разбитую телегу, чтобы было на чем заработать какие-нибудь жалкие три-четыре тысячи. И стыдится признать, что здесь бессильны его упорство, сноровка, опыт, и даже универсальное русское средство – покрыть в три этажа. Вот и кивает на цыганку…»
Значит, туда ехали – простояли полдня, сейчас – опять полдня будем его чинить, а потом где-нибудь за Владимиром он станет уже намертво. Хорошо, если колесо не отвалится на ходу. Где-то ж должен быть ему конец. Я отошел от автобуса метров за сто и поднял руку.
* * *
Минут через десять мне остановили, открыв заднюю дверцу. В стареньком «Москвиче» сидели мужчина и женщина; было очень накурено. Ехали быстро, машина сильно подскакивала на выбоинах. Картина ярких осенних лесов по обеим сторонам дороги нередко омрачалась видом разбитых машин. В тот год на «Владимирке» аварий было особенно много. В одном месте пришлось объезжать лежащую на боку «фуру» со снесенной напрочь кабиной. Тут же стояли милицейская машина и «скорая» с мигалкой. Пострадавшего не было видно.
- Как вы думаете, мог он остаться живым? – спросил я водителя.
- Да где там – живым… И думать нечего.
- Спешил, наверное, домой, к семье.
- Так ведь как у нас теперь: работал небось на хозяина, – без выходных, без проходных. Из дальнего рейса – сразу опять гони в рейс, иной раз и выспаться не даст. Вякнешь – вообще фиг заплатит, и не докажешь никому. Хоть в глаза спички вставляй и кати… Вот и финиш. Знакомо все это…
- А разве стоили эти деньги того, чтобы раньше времени умереть? Знал бы он, что ему грозит на этой дороге, плюнул бы и на деньги, и на хозяина, – так ведь? Человек ведь свободен. Бог – вот наш главный Хозяин, и даже Он не принуждает нас ни к чему, а дает человеку выбирать. А когда человек молится, Бог открывает ему правильный путь.
- Я с вами согласна, – заговорила женщина осипшим от табака голосом. – Точно, Бог есть, и Он в трудную минуту дает понятие, что делать. У меня в жизни был такой случай.
Она на секунду обернулась и посмотрела мне в глаза, потом уселась поудобнее и стала рассказывать.
- Я раньше жила в Молдавии. И однажды мне надо было ехать из своего села в другой район, за тридцать километров. Когда я пришла на остановку, шофер уже отправил автобус и не остановился, чтобы меня взять. Следом шла попутная машина, и я на ней проехала больше половины пути. Мы даже обогнали тот автобус. Машина довезла меня до одного села, и здесь на остановке я осталась его дожидаться. В автобусе набралось много народу, я еле влезла на переднюю площадку. Это был небольшой «пазик». А дело было на Святках, перед старым Новым годом. Там, в Молдавии, Святки справляют так, что пьяные почти все. И наш шофер тоже ехал выпивши. Приехали в другое село; тут стояла бочка, пиво разливное продавали. Ему, наверное, показалось мало, он поставил машину на ручной тормоз и пошел купить пива. А дорога в этом месте шла под горку, и был сильный гололед. Автобус сорвало с тормоза, и он поехал по дороге вниз. Я еще увидела лицо шофера, оно было белое, как простыня.
И вот, автобус едет по льду, а нам, которые стоят впереди, видно, как навстречу из-под горы поднимается трактор «К-700» с прицепом. Мы катимся прямо на него. Осталось метров сто, или даже меньше. И тут все женщины как завизжат! А я давно вожу машину, я поняла, в чем дело. Ведь слава же Богу (у нее, с ее украинским выговором, звучит: «слава жеж Богу»), что я оказалась у передней двери. У «пазика», вы знаете, двигатель впереди, – я перескочила через этот двигатель на шоферское сиденье, схватилась за ручник и изо всей силы выжимаю на себя. И ничего не получается, его жеж сорвало. И вдруг кто-то как будто мне говорит, в душе, понимаете: «Жми вправо». Я дернула вправо, и автобус остановился. Еще несколько секунд, и нам была бы смерть.
Вот скажите, – заключила женщина рассказ, – как жеж это не Бог. Ведь надо ж было, чтобы я опоздала на автобус, и не села где-то в середине, пока еще были свободные места. А оказалась именно впереди, около места водителя. Ведь полный автобус был почти одних женщин, никто из них не знал, что делать. И вот, мы все живы остались…
«Да, чудо милости Господней, – подумал я про себя. – Но ведь и ты, женщина, – молодец. Иметь за плечами одно такое дело – значит, уже не зря жизнь прожита; есть, с чем на Божий суд придти». Я героических поступков в своей жизни не совершал, и мне было стыдно комментировать рассказ попутчицы. Лучше всего было молчать. Молчали минут пятнадцать. За это время водитель выкурил сигарету, а женщина – целых три. «Дым табачный воздух выел…» – поневоле вспомнилась строчка из Маяковского. Две открытые форточки не могли спасти положение. У меня заболела голова.
- Вы извините меня, – набрался я смелости сказать. – Вас Бог таким чудом от смерти спас, но курите вы, будто перед казнью никак не накуритесь. Неужели вам нисколько здоровья не жалко?
- А до казни уже недолго осталось. Мы сейчас едем на суд, – она снова глянула мне в глаза. – Честно говоря, мы поэтому вам и остановили. Может, вы нас научите, кому помолиться в этом случае.
- Да мне кажется, уж вас-то не надо учить молиться. Вы вспомните себя в том автобусе, как на ручник жали, – и у вас получится хорошая молитва.
Женщина, как будто не услышавшая моих последних слов, показала мне складную бумажную иконку:
- Вот это Богородица Казанская. А есть ведь еще другие Богородицы, да? И каждой молятся от чего-то?
- Пресвятая Богородица-то одна, которая Господа нашего Исуса Христа на земле родила. А изображают на иконах Ее по-разному. И от многих Ее икон были чудеса Божьи, когда молились перед ними люди. Вот поэтому и почитают разные Ее иконы – Казанскую, Владимирскую, Тихвинскую и другие. Таких чудотворных икон известны многие сотни.
- Хорошо, а нам какой иконе помолиться? Я вам сейчас расскажу наше дело, чтоб вы поняли.
Шесть лет назад мы с Андреем попали в ДТП, побились с иномаркой. Это дело было с травмами, с большим материальным ущербом. Был суд, и наш адвокат посоветовал нам самим признать свою вину. Вы, говорит, попадаете под амнистию. Мы его послушались. Вообще-то, ответчиком являюсь я. Хотя за рулем был Андрей, но я все взяла на себя. Он тогда устраивался на работу, это ему было совсем ни к чему. Ну вот, прошло столько лет, срок амнистии кончился, и теперь эти люди подали на пересуд, потому что мы сами себя признали виновными. Ковровский районный суд уже вынес решение в их пользу. По этому решению, нам до конца жизни с ними не расплатиться. Иначе светит тюрьма. У нас только надежда на тот случай, что, может быть, областной суд во Владимире не утвердит этот приговор. Вот мы сейчас и едем в этот областной суд. А если он все оставит в силе, то уже завтра судебные приставы приедут описывать наше имущество.
- Простите, а вы кто друг другу?
- Муж и жена. Мы даже венчаны.
- Итак, ваше имя – Андрей, а вас зовут…
- Нина.
Я догадываюсь, почему Нина добавила про венчание. Обычно люди об этом сами не говорят, пока не спросишь. Андрей выглядит, самое большое, лет на тридцать пять. Нина же, судя по лицу, не моложе пятидесяти. Она понимает мои мысли и как бы хочет заверить, что у нас, мол, все очень серьезно. Такой же священник, как вы, когда венчал, ведь знал, что делал. Так что, по-вашему, по-церковному, мы самые настоящие муж и жена. Можно быть уверенным, что инициатива в венчании исходила от нее. Но, бедная Нина, в твоем случае это лишь слабое средство самоуспокоения. Придет время, и венец, увы, никого не удержит.
- Где вы живете?
- В Москве.
Ну, вовсе беда. Я пытаюсь мысленно реконструировать историю этой семьи. Нина, будучи лет уже примерно сорока, вскоре после развала Союза (что по времени совпало с концом какого-то большого этапа ее личной жизни, – скорее всего, с разводом) пробирается в Москву, чтобы побороться за свое счастье. Детей у нее или совсем нет, или, возможно, есть взрослая замужняя дочь. Нина торгует где-нибудь на рынке, пытается «раскрутить» собственное дело. И здесь встречает молодого покладистого парня-шофера, наверное, тоже приезжего. Делает его своим компаньоном и – «всем сразу». Наверное, они до сих пор так и таскают баулы по московским рынкам. Судя по одежде и по машине, доходы от этого бизнеса такие, что платить за квартиру еще кое-как хватает, а вот приобрести себе что-то новое, даже по мелочи, – уже проблема. Выдержит ли семейная лодка Андрея и Нины тот девятый вал, который обрушится на нее по приговору Ковровского районного суда? Ой, навряд ли.
Снова пойдет Андрей работать на хозяина, баранку крутить. Хорошо, если не запьет. Но там, глядишь, какая-нибудь молодая шустрая дама кинет ему спасательный круг. А с чем останется одинокая Нина на пороге старости в неласковой этой Москве? А ну как еще посадят беднягу?..
…Но это все пустяки, глупые мысли мои. Откуда мне знать будущее. Неужели за такое большое доброе дело, о котором она поведала, Господь не выручит ее из этой беды?
* * *
- Я посоветовал бы вам поклониться главной святыне Владимира – Боголюбской чудотворной иконе Божией Матери. Ведь однажды она избавила весь город от гибели. Была страшная эпидемия чумы, и люди мерли тысячами. И эту икону взяли из монастыря, где она хранилась шестьсот лет, и обнесли вокруг города с молитвами. Все, кто в состоянии были ходить, шли за ней и молились о своем спасении. И после этого никто больше не умер, и эпидемия быстро прекратилась. Помолитесь перед нею с верой, что Бог даст вам все на пользу, и со спокойным сердцем идите на суд. И какое суд вынесет решение – примите с благодарностью. Какое бы оно ни было – Матерь Божия все обратит вам во благо. Не бойтесь ничего, а только верьте Богу.
- А вы тоже едете во Владимир? Вы покажете нам дорогу?
- Мне надо дальше, в сторону Иванова. Но, если надо, я провожу вас до того места, где она находится. А от Владимира на Иваново автобусы часто ходят, там я уже легко доберусь.
- Ну, так поедемте. Андрей, поедем к Богородице, да?
Андрей молча кивает, не отрывая взгляд от дороги.
* * *
В Княгинин монастырь мы приехали часа в два по полудни. Пожилая монахиня открыла нам храм. Нина виновато сказала ей: «А ведь я неприлично одета. Я знаю, так в церковь не ходят». (На ней были грубые джинсы и поношенная мужская кожанка.) Монахиня принесла ей сарафан и косынку. Я приложился к иконе Богородицы первым, за мной – Андрей. Нина, когда настала ее очередь, посмотрела на меня с большим волнением и спросила: «Что мне говорить?»
- Господи, не оставь нас. Матерь Божия, спаси нас, грешных. Скажите еще: Господи, я великая грешница, но все равно верю в твою милость.
Нина подошла к иконе, неловко перекрестившись, быстро поцеловала стекло, и обернулась к нам:
- Это все?
- Да не спешите же. Разве так просят? Вы хоть чуточку поплачьте о своих грехах. И попросите не только о том, чтобы в суде вас помиловали, но чтобы во всех ваших путях Матерь Божия не отступала от вас и наставляла на добрые, угодные Богу дела. И вы, Андрей, молитесь про себя, как можете, своими словами. А я за вас помолюсь. Ведь как в Евангелии Христос говорит: где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них.
Нина снова стала перед Богородицей, прижавшись щекой и ладонями к стеклу киота, и стояла так некоторое время. Когда она отошла, зрачки ее были странно расширены.
- Будет нам беда! – с болью выговорила Нина. – Сейчас я спрашивала обо всем Богородицу, и вдруг от Ее глаз прошел вот такой огненный луч! Неужели вы не видели?
Мы с Андреем молча переглянулись.
- Нина, почему вы думаете, что это к беде?
- А потому что луч острый и короткий, как меч. А я просила, чтобы был большой, до самого пола, как дорога.
- Ну, у вас и просьбы!..
- А чего ж особенного? Я жеж не золота и брильянтов прошу, мне вообще ничего не надо, кроме покоя на душе. Нет, я чувствую, что это к беде…
- Да кончай ты, Нина, не накаркивай, – нервно сказал Андрей. – Послушай лучше батюшку, он уж побольше нас с тобой в этом понимает.
- Нина, все, что посылается от Бога, – это добро. С Богом человеку никакой беды бояться не надо. Вы же только начинаете познавать Бога. У вас есть и добрые дела, но и грехов, наверное, немало. Вот вам для начала – маленький луч света, чтобы вы знали, что Матерь Божия услышала и приняла вашу молитву. А когда вы твердо станете на путь Божьих заповедей, тогда вам будет послан большой луч, какого вы просили. Именно такой будет – как дорога; только уж смотрите тогда, не сворачивайте с этой дороги, пока не придете к цели.
На Московской улице, в самом центре города, мы расстались. Я направился по Богословскому спуску вниз, к вокзалу, а мои спутники поспешили туда, где один росчерк пера решает человеческие судьбы. Глаза Нины оставались взволнованными и скорбными до самой минуты прощания. От волнения, которое передалось и мне, я забыл записать их телефон. Но так, наверное, Богу было угодно…
* * *
…Прошло три года. Все это время меня не покидает мысль, что Нину осудили. У иконы Пресвятой Богородицы именно это открылось ей как Божья воля. Но из Писаний и опыта веры мы знаем, что Бог хочет спасения каждого из нас. Согласитесь, женщина, благодаря которой остались живыми несколько десятков человек, – была избрана на это свыше. Даже на войне герои составляют лишь малую долю от общего числа. А в мирное время их, наверное, и вовсе – по пальцам перечесть. И неужели то счастье, какое она попыталась себе построить, было для нее поистине достойной целью? Гоняться за миражами коммерческого успеха? Женить на себе молодого парня, чтобы когда-нибудь опостылеть ему хуже смерти?.. Другое дело, что об истинном, высоком смысле своей жизни она могла просто не догадываться.
И вот – произошла встреча. Встреча с Правдой обо всем – о Боге, о жизни, о любви, о себе самой. Имя этой Правды – Христос. Да, Он подобен мечу, ибо отсекает истину от лжи, бессмертное от тленного.
Что, Нина, не испугаешься ли ты этой Правды? Узнáешь ли в ней Того, Кто был рядом с тобой в переполненном автобусе, скользящем навстречу гибели? Кто направлял твою руку ко спасению себя и других? Смелее же, – Он и теперь, и всегда, и в вечности тебя не покинет.
И я ведь для чего-то послан был вам с Андреем в этот тягостный час. Именно мне выпало подвести вас к иконе Пречистой Девы, где тебе приоткрылась дверь тайны Божьего замысла. Но человек – свободен. И я, возможно, никогда не узнаю, решилась ли ты ступить за эту дверь. Я только молюсь о вас обоих.
Только поднимаясь в высокое небо молитвы, душа встречает и видит другие души, с которыми ее разделяют миры, пространства и века. Но сама не может сказать, как это бывает, пока живет в земном теле.
И идут земные дни; вот уже новый октябрь покрывает медью готическую резьбу кленов. И торжественно и строго звучит орган в высоком куполе неба. И полоса дороги лежит, как лестница времен, поднимаясь по которой, странники земли скрываются под гулкими сумрачными сводами.
