Случайные мысли на родине
8 (21) мая. Праздник святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова.
Сегодня, выводя уже самые первые строчки в записной книжке, я непроизвольно перешел на почерк, которым писал в школьные и студенческие годы. Я снова в городке, где прошли мои детство и юность, где не бывал вот уж больше двадцати лет. Стою, опустив голову и вглядываясь в неровности и трещинки глинистой земли, по которой ходил ребенком. Вот та самая тропка, она не шире и не уже, чем в годы моего детства, ее все так же размывает весенней талой водой; так же, как сорок лет назад, красный жук-пожарник невозмутимо, не опасаясь людей, буравит прямо посреди нее тонкие дырочки подземных переходов, а муравей тащит куда-то прошлогоднюю прелую соломину. Это пустячное наблюдение вдруг поражает мысль как невероятное открытие. Можно так и стоять здесь часами, и вовсе не смотреть вокруг, на знакомые здания и деревья, – а только разглядывать этот родной суглинок, эти еще по-весеннему свежие, не потерявшие блеска листы подорожника, ажурный рисунок тысячелистника и ромашки. Можно нагнуться и провести руками, как по волосам ребенка, по этой красоте, так запросто, совершенно бесплатно расстеленной ковром по обе стороны тропинки, и опьянелая голова закружится от счастья.
Земля, по которой я хожу каждый день своей жизни.
И откуда взялось в душе пронзительное чувство неповторимости будничного? Откуда уверенность, что каждая травинка под ногами – именно здесь и сейчас! – не менее удивительна и драгоценна, чем алмазный самородок?
* * *
Из окна квартиры на шестом этаже знакомого дома я смотрю на излучину Оки, на недвижные хвойные чащи ее левого берега, а в это время на нашем, правом, берегу волнуется под ветром березовое море. Перевожу взгляд на оконные откосы, выложенные безвестным мастером, которого уже, вероятно, нет на земле. Но раствор хранит на себе следы его мастерка, его пальцев, как если бы он работал сегодня. А эти некрашеные прутья балкона и в годы моего детства были черными словно скифский меч из археологических раскопок. А было-то им тогда лет десять, не больше…
Хозяйка квартиры, моя одноклассница, которую я помню девочкой с темно-карими, сверкающими башкирскими глазами и торчащими косичками, сегодня – солидная мать семейства, пронесшая нелегкую жизненную ношу. И у меня нет слов высказать, как же это славно, что огоньки в ее глазах и сегодня так же чудесно сверкают, как у той девочки с косичками. А полчаса назад, представьте, я встретил на улице человека, который в детстве воспринимался мною как персонаж древней истории, сливаясь в одно целое с дореволюционными томами из его библиотеки – лучшей библиотеки во всем нашем городе. Для меня это – человек-чудо. Именно его руки впервые раскрыли передо мной, тогда второклассником, сокровище тайн – Библию. «Я ее выменял в сорок шестом году на хлебные карточки на харьковском базаре», – с этими словами хранитель сокровища бережно раскрыл его… где бы вы думали? – На Откровении Иоанна Богослова, там, где говорится о граде Божием, о Новом Иерусалиме:
«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой. Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном. (…) И пришел ко мне один из семи Ангелов (…) и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца. И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот. Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца. Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель – храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет» (Глава 21).
…Вот каких городов и стран открывателем был этот древний еврей, учитель литературы, выгнанный из школы, как говорили, за то, что старшеклассники убегали на его занятия с уроков по другим предметам… Человек, которого когда-то в молодости снежные лапы сибирских елей и колючая проволока лагерей ухоронили от огненных рвов Бабьего Яра…
И сегодня, через шестьдесят два года после обретения Иоилем Марковичем Книги Слова Божия на харьковском рынке, через тридцать семь – после того, как он читал мне строки этой Книги на прокуренной кухне своей квартиры, он вновь стоит перед моими глазами – нисколько не изменившийся, совершенно, до точки, тот же самый Иоиль Маркович, которого я знал когда-то… когда ему было лишь немногим больше, чем мне теперь.
* * *
Был бегом времени когда-то наречен!..»
Эти строчки Анны Ахматовой врезались мне в память в те детские годы. Они надолго оставили предощущение этого ужаса, который, конечно, тогда еще не мог быть мне известен по опыту. Но сейчас, когда ветер времени уносит год за годом, как листья с осенней березы, я думаю не о «беге времени», а о таинстве земного бытия, где время – это не бездушная неумолимая линейная функция, а трепетная, пульсирующая плоть, в которой живет и действует Дух – Повелитель вечности.
* * *
…Просмотрев накопившуюся за сутки в электронном ящике почту, выхожу из душного помещения интернет-кафе в тишину, промытую вечерним дождем. У оставшихся там, внутри, подростков со слезящимися глазами впереди еще целая ночь бессонного азарта. Их воздух наполнен запахом перегретых компьютерных блоков. Они не слышат, как в ночи на их родных улицах осыпается яблоневый цвет и распускается сирень…
Перед отъездом сюда я взял с собою в путь икону – склоненный лик Ангела Златые Власы. Теперь она стоит передо мною на столе, прислоненная к буханке ржаного хлеба. Чашка варенья. Простывший чайник. Горит тонкая свеча. В ее свете одним теплым золотистым мерцанием переливаются кудри ангела, капли варенья на краях чашки и белая клеенка. За окном в темноте замерли, как на часах, тополя.
В годы юности сердце хотело распахнуться и вобрать в себя всю вселенную, – и тогда бывали точно такие вечера и ночи. И тополя за окном охраняли тайные свидания души с Кем-то, тогда еще неведомым по имени, по Кому душа томилась, сколько я помню себя.
Была такая же кухня, клеенка на круглом столе. Хлеб, чашка с рубиновым вареньем. Не было только этого лика Ангела. Этот Ангел стоял, незримый, где-то совсем рядом. И я-то – такой же, и в эту ночь я точно знаю, что нисколько не старше и не мудрее, чем тогда. Разве что волосы поседели, но в темноте все равно не видно.
Что же такое есть время, которое мы проживаем, ходя по земле перед Господними очами? Оно подобно морю, которое то подернуто рябью, то обрушивает на берег огромные водяные массы. Это море живет и движется, никогда не застывая в мертвенном покое, а в его пучинах сохраняются толщи премудрых смыслов, сокровища красоты, любви, святости, сокровенные до дня брака Агнца и Его искони избранной Невесты.
«И увидел я новое небо и новую землю; ибо первое небо и первая земля миновали, и моря уже нет. (…) И смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».
Петр Епифанов
Благодарим Дениса и Франка за разрешение использовать их фотографии для иллюстрации статьи.
